Фрэнсис так изнемогла от скуки, что временами ей хотелось кричать. Кроме того, она умирала с голоду. Ужин состоял из вареной говядины с гарниром из картофеля. То и другое было одинаково безвкусным, но она не оставила на тарелке ни крошки.
К тому моменту Хок решил, что достаточно долго оставлял ее в покое. Чем скорее их брак перестанет быть формальным, тем лучше, думал он, заранее собираясь с духом для предстоящего испытания. Не хватало еще, чтобы через неделю после венчания слуги в Десборо-Холле обнаружили на простынях девственную кровь его жены. Он надеялся, что сумеет заставить Фрэнсис расслабиться и дефлорация пройдет без осложнений.
— Завтра, еще до завтрака, мы будем в моем поместье, Десборо-Холле.
— Хм… — буркнула Фрэнсис, не поднимая головы.
— Раньше оно принадлежало моему брату Невилу. До своей смерти — это случилось около двух лет назад — графом Ротрмором был он.
— Хм…
— Это случилось так неожиданно… — продолжал Хок, не столько обращаясь к жене, сколько размышляя вслух. — Он был на своей яхте, неподалеку от Саутгемптона… и утонул. Я побывал в Десборо-Холле не более трех раз с того дня, как вернулся в Англию.
— Почему?
Немногословная жена — мечта каждого джентльмена, кисло подумал Хок.
— Я даже не знаю, — ответил он, играя бокалом. — Может быть, потому, что Десборо-Холл так долго принадлежал кому-то другому. Я до сих пор не привык чувствовать себя наследником, да и графом Ротрмором тоже. Поместье понравится тебе.
«Очень сомневаюсь в этом. Кому понравится склеп, в котором его собираются замуровать? Правда, еще хуже, если бы мы должны были жить в городе».
. — Иногда лондонские друзья называют меня Ротрмором, а я не откликаюсь. Я чувствую себя узурпатором, вот в чем все дело. К счастью, большинство называет меня Хоком. — Он улыбнулся, показав ровные, очень белые зубы (Фрэнсис предпочла бы, чтобы во рту у мужа торчали гнилые пеньки). — Я рад, что у меня столько друзей.
Фрэнсис поежилась. Нотка человечности, ясно прозвучавшая в голосе Хока, неприятно удивила ее. До тех пор, пока он оставался высокомерным и холодным, ее неприязнь была оправданна.
Она что-то буркнула, показывая, что слушает, и Хок продолжал:
— Я был уверен, что служба в армии — моя единственно возможная судьба. Нелегко было приспособиться к праздной штатской жизни.
«Ему пришлось приспосабливаться, скажите на милость! Но он, конечно, справился с этой нелегкой задачей!» — подумала Фрэнсис, и ей пришлось сделать усилие, чтобы ядовитая реплика не сорвалась с языка.
— Десборо-Холл — великолепное поместье, — сказал Хок, раскрывая жареный каштан одним движением сильных пальцев, — и содержится оно в идеальном порядке.
Он что же, считает ее круглой дурой, которая даже не догадывается о его намерениях? Высказать бы ему в лицо все, что она о нем думает!
— Мы только переночуем там, а утром отправимся в «Чендоз». Так называется поместье отца в Суффолке. Мне бы хотелось дать тебе больше времени на отдых, но…
— Я понимаю, милорд, как вы беспокоитесь за своего
Отца.
— Филип.
— Да, конечно. Если хотите, я согласна сразу ехать в Суффолк, минуя Десборо-Холл.
— Лошади слишком устали и нуждаются в передышке. Да и тебе, Фрэнсис, не помешает отдохнуть от езды в экипаже.
«Ничего себе отдых — одна-единственная ночь!» Хок погрузился в молчание. Минут через пять Фрэнсис решила, что с его исповедью покончено. Она аккуратно сложила салфетку, показывая, что сыта. Никаких комментариев на этот счет не последовало.
— Желаю вам доброй ночи, милорд.
— Филип.
— Да, конечно. Я очень устала. До завтра, ми… Филип. Фрэнсис поднялась. Хок еще раз оглядел ее фигуру и
Вновь нашел, что она неплоха. Он решил не заводить разговора о своих намерениях. Возможно, если застать ее врасплох, обойдется без пререканий.
— Доброй ночи, — ответил он и следил за женой взглядом до тех пор, пока она не скрылась из виду.
К. восторгу Фрэнсис, в спальне ее ожидала ванна с горячей водой. Надо было признать, что в Англии не все так уж дурно. Горничная по имени Маргарет помогла ей раздеться, и Фрэнсис опустилась в воду со стоном удовольствия.
Маргарет вымыла ей голову, болтая как заведенная, но Фрэнсис ничего не слышала, так как испытывала блаженство. До этого ей только однажды вымыла голову Аделаида: в возрасте двенадцати лет, когда она заболела. Мыть самой 104 такие длинные и густые волосы было задачей нелегкой.
Затем, сидя перед горящим камином, Фрэнсис думала о Десборо-Холле, в котором ей предстояло прожить жизнь. Она не знала ни единой души в своем будущем доме. Эта мысль заставила ее содрогнуться.
— Вам холодно, миледи? — забеспокоилась Маргарет, которая в это время расчесывала ей волосы.
— Вовсе нет. Волосы уже высохли?
— Не совсем, миледи. До чего же они у вас красивые!
— Спасибо.
Она снова содрогнулась, подумав: английская служанка, английская жизнь! Все чужое. Муж-чужак. К глазам подступили слезы, но слезы были теперь непозволительной роскошью.
— Я хочу лечь в постель, Маргарет.
Горничная ахнула вполголоса, когда Фрэнсис начала небрежно заплетать волосы в косу.
— Прошу вас, миледи, не нужно! Они не досохли и совсем перепутаются. Утром я расчешу их как следует.
Фрэнсис кивнула. Через несколько минут она лежала в постели, незаплетенные волосы свободно рассыпались по подушке. В комнате царила полнейшая тьма.
В коридоре у двери послышались приглушенные шаги. Фрэнсис насторожилась, но не особенно встревожилась.
Дверь открылась, и вот тогда она села в постели, натянув одеяло чуть ли не на макушку. Ее муж вошел в спальню и закрыл за собой дверь.
Гордые души страдают молча.
Фридрих фон Шиллер
— Зачем вы пришли?! Что вам нужно?!
Голос, встревоженный и пронзительный, внятно прозвучал в тишине спальни. Из-под двери пробивалось достаточно света, чтобы различить, что Фрэнсис сидит, забившись в подушки и натянув одеяло до подбо родка. Хок двинулся к кровати, стараясь не наткнуться на мебель.
— Уходите сейчас же, милорд! Вам нечего здесь делать: это моя спальня!
Теперь он мог слышать и частое, прерывистое дыхание. Нужно было как-то успокоить ее… и дать понять, что подчиниться все-таки придется.
— Фрэнсис, я пришел, чтобы осуществить супружеские права. Это займет не больше пяти минут, и тебе нужно всего лишь…
— Нет! Оставьте меня!
— …всего лишь лежать неподвижно. Я постараюсь, чтобы больно не было.