— Я художник, Брент. Я вижу то, чего не видят другие. Это часть моего таланта, как мне кажется. Ты не знал об этом?
— Нет, жена не нашла нужным сообщить мне. Я полагаю, ты можешь также сказать и срок?
— Около двух месяцев вроде.
Брент машинально погладил по морде жеребца, когда тот слабо заржал, чтобы привлечь его внимание. У него было какое-то странное чувство, словно земля уходила из-под его ног. Он ведь прекрасно знал, что это могло случиться. Таков обычный результат занятий любовью, если не принимать меры.
Отец. Он будет отцом.
Он почувствовал, как Дрю положил руку на его плечо.
— Я слышал, что женщины часто держат такие новости какое-то время при себе, подчас не надеясь…
— У Байрони выкидыша не будет, — возразил Брент.
— Вероятно, нет, но она должна беречь себя.
— Например, не скакать во весь опор, как она сделала, когда спасала Лиззи?
— Послушай, Брент, — начал Дрю, но замолчал, озабоченный замкнутым, холодным выражением лица брата. Поднимаясь вслед за ним на второй этаж, он видел, как сжались в кулаки его руки.
* * *
Байрони молча стояла посреди комнаты, недоумевая, где Брент. Услышав, как открылась дверь, она повернулась, надеясь увидеть мужа. Но то был не Брент. Лорел.
— Ну, дорогая моя невестка, вот так сюрприз!
Жаль, что Дрю не удержал язык за зубами.
— В любом случае это стало бы известно, — возразила Байрони. — Вы же знаете, Лорел, женщина при этом полнеет.
— Слава Богу, не знаю. Интересно, как теперь поступит с вами Брент? Достойно сожаления, сказала бы я, что гордый папаша не мог владеть своими чувствами и не подумал, что это может произойти так скоро.
Байрони молча смотрела на Лорел.
— Вы начинаете мне нравиться, Байрони. Несмотря ни на что. Скажите, вы намеренно пытались избавиться от ребенка?
Байрони сцепила руки на животе.
— Что за глупая мысль, Лорел! Чего ты хотите?
Я очень устала, вспотела, мне нужно принять ванну.
— Но прежде, дорогая, вы должны поговорить со своим мужем. Пройдет еще месяц, и возможно, вы сможете убедить Брента в том, что носите его ребенка.
Байрони не сдержалась и рассмеялась.
— Если у вас когда-нибудь появится ребенок, дорогая Лорел, вы поймете, как вы смешны! Бога ради, да мы в Уэйкхерсте всего один месяц!
— А теперь оставьте нас вдвоем, Лорел.
Женщины повернулись и увидели стоявшего на пороге Брента со скрещенными на груди руками.
«Какой он бледный», — подумала Байрони некстати.
— О да, я ухожу, — ответила Лорел. — Как я понимаю, у вас есть о чем поговорить, не так ли?
Брент резко выпрямился и вошел в комнату, пропустив Лорел. Потом медленно повернулся, чтобы закрыть дверь, и сказал через плечо:
— Нельзя вести интимные разговоры, которые может услышать любой прохожий.
— То, о чем говорила Лорел, просто смешно.
— Правильно. Как ты ясно ей объяснила, ты никак не могла забеременеть от какого-то другого мужчины, кроме мужа.
— Ну да ладно, Лорел есть Лорел, — заметила Байрони.
— Почему ты мне ничего не сказала, Байрони?
Брент подошел к ней и положил ей на плечи руки.
Она спокойно посмотрела на него.
— Почему? Или ты решила, что я не достоин это знать? — Он слегка потряс ее за плечи.
— Я боялась. Была не уверена, что ты его захочешь.
— Кого «его»?
— Ребенка. Ведь ты не хочешь ребенка. Но ты прав, мне следовало сказать тебе сразу, как только самой это стало ясно. Мне очень жаль.
Не хотеть собственного ребенка! Брент закрыл глаза, с отвращением переживая боль, причиненную ему этими ее словами.
Брент слушал Байрони, продолжавшую говорить по-прежнему тихо и спокойно:
— Я знаю, что ты меня не любишь, Брент. Знаю также и то, что ты не веришь женщинам и хочешь быть свободным. Я не жалею о том, что забеременела, правда. Если ты не хочешь ребенка, он, или она, будет моим. Я уеду. Решать тебе.
— Звучит самоотверженно! — услышал Брент собственный голос, холодный и прозвучавший словно откуда-то издалека. — Но я знаю, Байрони, что женщины эгоистичны. Если я чему и научился в жизни, так это тому, что женщины берут от мужчин все, что хотят или могут от них получить. Однако я твой муж.
Ты по закону принадлежишь мне. И никуда не увезешь от меня моего ребенка.
Байрони смотрела на мужа глазами, полными горечи.
— А когда я пополнею, стану неповоротливой и неспособной удовлетворять твои желания, я буду осуждена на то, чтобы видеть, как ты уходишь к другим. Пожалуй, ты прав, Брент. Я эгоистична. Я больше не позволю так мучить себя. Я очень устала. Не мог бы ты теперь оставить меня одну?
Брента охватили противоречивые чувства. Он не произнес больше ни слова, кивнул Байрони и вышел из спальни.
Погружаясь в прохладную ванну, Байрони приняла решение.
* * *
У Брента не выходили из головы ее лицо и сказанные ею слова. Не хотеть своего собственного ребенка!
Но что ей оставалось думать? Он без конца дразнил ее, то приближал, то отстранял. «Все. Довольно. Ты дурак, — сказал он себе. Он вспомнил о кнуте и усмехнулся. — Ну что ж, дорогая жена, ты наконец привлекла мое внимание».
Он вошел в их спальню в тот вечер рано, еще до ужина. И остановился как вкопанный.
Байрони упаковывала вещи.
— Что это ты делаешь? — спросил Брент.
— Упаковываю свои вещи, — спокойно ответила Байрони, не поворачиваясь к Бренту.
— Могу я узнать, зачем?
Байрони вздохнула. Она не хотела на него смотреть, это слишком ранило ее.
— Я уезжаю, Брент. Не могу больше жить, окруженная твоим недоверием и цинизмом. До переезда сюда я думала, что ты действительно стал заботиться обо мне. Но все изменилось, едва ты оказался в обстановке, напомнившей тебе о мальчишеских проказах, о собственном предательстве. Если ты сам не можешь справиться с этим, то что ожидать от меня?! — Она ждала, распрямив спину.
— Нет, Байрони, никуда ты не уедешь. Ты принадлежишь мне. Мой ребенок принадлежит мне. Послушай, мы принадлежим друг другу, и ты знаешь это.
— Нет, Брент, ты послушай. Ребенок должен расти с любящими родителями. Это я хорошо поняла на собственном опыте. Из-за того, что мой отец таков, каков он есть, меня отправили в Бостон, на воспитание к тете. Но мой ребенок будет знать по крайней мере материнскую любовь.
Брент глубоко вздохнул, понимая, насколько серьезна была Байрони.