— И не вздумай сопротивляться. Почему ты не приняла мое предложение? Всего этого можно было избежать… ну, может, не совсем, но Терезе пришлось бы иметь дело с нами обоими. Она не посмела бы тогда травить тебя.
— Ты же спал! Я слышала, как ты храпишь!
— У меня чуткий сон. И храп означает, что я всего лишь немного расслабился.
— Ну и врун, — вздохнула Сабрина. Она не получила ответа, на который надеялась.
Но тут Филип неожиданно стал осыпать ее поцелуями. Руки скользили по ее телу, ласкали, гладили. В полутьме спальни слышались тихие, непристойные, чувственные слова, значение которых Сабрина не понимала. И когда он поднял ее и впился поцелуем в сокровенное потайное местечко, она растерянно потянула его за волосы и прошептала:
— Филип, что ты делаешь? Это так странно… ужасно стыдно…
— Замолчи и постарайся насладиться в полной мере, Сабрина. Я хочу, чтобы на этот раз ты получила удовольствие.
Но она умирала от смущения и, залившись краской, кусала губы. Наконец он выдохнул что-то неразборчивое, и она почувствовала, как он разводит ей ноги и медленно, нежно погружается в нее. Там, в глубине, все саднило, но острая боль ушла. Он начал двигаться, и Сабрина поняла, почему ее так презирали. Все были уверены, что именно этим они занимались в охотничьем домике Чарлза. Почему женщины считали, что ей не терпелось попасть к нему в постель?
Она лежала неподвижно, ощущая, как он врывается в нее. Пусть она любит Филипа, но добровольно никогда не согласилась бы на такое. Похоже, эти судорожные телодвижения очень важны для него.
Боль снова вернулась, но Филип не унимался, целуя ее губы, грудь, лаская каждую частичку тела. Она такая худая! Неужели ему это нравится?
Когда он застонал, она уже знала, чего ожидать, и терпеливо снесла тяжесть его обмякшего тела и поток неприятной влаги внутри. Кажется, все.
— Прости, Сабрина, но мне ужасно хочется спать.
— Простить? За что?
— Клянусь, — рассмеялся Филип, — скоро я тебя научу, чему следует. Ты еще не знаешь, что это такое — быть настоящей женщиной, но всему свое время.
На этот раз он действительно заснул. Сабрина медленно отстранилась, встала и, намочив полотенце в тазу, старательно обтерлась. На ткани остались пятна крови и какой-то беловатой жидкости.
Поразительно, что кто-то способен находить в этом удовольствие!
Подумав о прислуге, Сабрина поспешно выстирала полотенце, повесила его на каминную решетку, снова легла и задула свечу. Под ее ладонью билось сердце мужа, успокаивая ее, и, слушая его мерный ритм, она заснула. Даже храп не мешал.
Первые робкие рассветные лучи рассеяли тьму, когда она пришла в себя оттого, что он снова оказался в ней, двигаясь неспешно, словно пронзая ее с каждым толчком. Пусть ей больно, но это муж, ее муж, она любила его, и если ему вздумается взять Сабрину хоть сотню раз, она не станет возражать. Ну… разве что скажет что-то… через неделю… но сегодня только первая ночь. Она еще в силах все это вынести.
Сабрина поцеловала Филипа и погладила его мощную спину. Прошло совсем немного времени, прежде чем он глубоко втянул в себя воздух и прокричал всему миру о своем торжестве.
И снова мгновенно заснул, а Сабрина терпеливо проследовала к тазу, вновь недоумевая, какая женщина добровольно согласится на подобное, если, конечно, не потребует муж. Или… если она отчаянно влюблена и готова на все, лишь бы угодить возлюбленному.
При этом сама Сабрина, очевидно, относится к обеим категориям.
Но по крайней мере теперь он принадлежит ей. Она позволит ему делать с собой все, так чтобы у него не осталось сил ни на каких Мартин.
Она погрузилась в дремоту, гадая, пожелает ли он заниматься этим днем. Если да, то придется держаться поближе к мужу, на случай, чтобы всегда быть под рукой. Представив, как он касается и целует ее там, Сабрина вздрогнула от стыда и унижения. Что, если ему вздумается делать это днем, при свете, когда все видно? Когда он сможет смотреть на нее, сколько захочет?!
— Мой секретарь Пол Блекадор каждый раз твердит о том, что вся суть в мелочах. Как ты считаешь, Сабрина?
— Не понимаю, о чем ты.
Этот зимний день выдался ясным и морозным, солнечные лучи струились в столовую. Филип смеялся, говорил глупости, не забывая при этом набивать рот. Сабрина почти не держалась на ногах, внутри все ныло, но, черт побери, она обожала мужа за то, что он и не подумал справиться, как она себя чувствует. Превратил ее в совершенную развалину и способен при этом толковать исключительно о каких-то идиотских мелочах. Неужели не хватает мозгов сказать, что испытывает к ней хотя бы теплое чувство.
— Это означает, что если не уделять внимания деталям, именно они могут обернуться против него и стать причиной крушения любого плана. Уничтожить его.
— Все-таки никак не уловлю направления твоих мыслей.
— Все очень просто. Не желаю, чтобы ты любила меня, Сабрина, — объявил Филип, энергично жуя кусочек бекона. Видимо, она не стоила даже того, чтобы он из вежливости отложил вилку.
— Ничего не могу с собой поделать.
— Прошлой ночью ты сказала, что полюбила меня в Морленде, когда я пришел к тебе в спальню. Очень сожалею. Не пойми меня неправильно. Ты мне нравишься, очень нравишься, я тебе искренне симпатизирую, но все останется по-прежнему.
Он отвел глаза, вспомнив об ощущениях, пробужденных этой ночью ее нежным телом. Такого он не испытывал ни с одной женщиной… Вонзаться в эту тугую плоть, погружаться все глубже, забыться в экстазе… Нет, он не станет думать об этом! Просто похоть, очередная женщина, ничего более.
Филип посмотрел на жену и вдруг осознал, что снова жаждет коснуться ее… Он на секунду прикрыл глаза.
— Что именно?
Филип безразлично пожал плечами:
— Прошлая ночь подарила мне истинное наслаждение. Спасибо за то, что пришла ко мне. Надеюсь, тебе было не слишком плохо? Как ты сегодня?
Он вспомнил, с каким трудом вошел в нее. Она такая маленькая, тесная, а он был груб и нетерпелив. Во всем его вина. Ему не следовало торопиться! Дьявол бы побрал его похоть л вчерашнее бренди!
— Отвратительно. У меня все болит. Я понятия не имела, что мужчины способны на такое.
У Филипа едва глаза не вылезли из орбит. Он с ужасом осознал, что умирает от желания смести все со скатерти и уложить ее на стол. Снова окунуться в пережитое наслаждение и заставить ее испытать то же самое. Научить ее искусству любви. Хотел услышать крик, но не боли. Не боли. Но принять дар, который она так благородно ему предлагает? Ни за что?
— Мужчины способны на все. Впрочем, и женщины тоже.
Сабрина словно онемела.
— Скоро ты поймешь, что я прав. Только постарайся избавиться от этого детского увлечения. Ты ведь прекрасно знаешь, что ни о какой возвышенной любви и речи быть не может. Начиталась романтических книжек и мнишь меня своим героем. Все это чушь, Сабрина, далекая от истинной жизни.