Люция, никогда не обсуждавшая с Дианой проблему рабства, получила еще одну возможность похвалить девушку.
— Диана очень дружелюбна со слугами, может быть, даже слишком. Они ей платят тем же, готовы умереть за нее. Можно ли представить ее жестокое обращение с другими слугами только потому, что у них черная кожа?
— Но рабы являются собственностью, тетушка. У них нет выбора. Уйти от жестокого хозяина или хозяйки они не могут.
— Зато им дают дома, их лечат, их хорошо кормят.
При этих словах Дианы и Люция, и Лайонел обернулись.
— Вы мало погуляли в парке, — заметил Лайонел.
— Я не была в парке. Я просто прошлась вокруг дома.
— И все же выбора у них нет, — заметил граф.
— Они не смогли бы сами сделать выбор. Даже если бы отец освободил рабов, они продолжали бы беспомощно стоять на месте.
— Это абсурд! Вы сознательно держите их в невежестве…
Битва продолжается, думала Люция, глядя на них. Молодые люди стояли лицом друг к другу со сверкающими глазами.
К удивлению Лайонела, Диана заговорила тихо, даже печально:
— Знаю. Но, видите ли, есть четкие законы насчет образования для черных. Я думаю, это ужасно. — Она невольно вздернула подбородок. — Однако мой отец очень справедлив, он…
— То есть он достаточно сообразителен и не обращается жестоко с теми, кто приносит ему богатство?
Люция не удивилась бы, если бы Диана ударила своим кулачком Лайонела в живот. Она очень удивилась, когда девушка сказала взволнованно и почти умоляюще:
— Чтобы понять, нужно там пожить. Тогда можно узнать, что это такое не только для рабов, но и для всех. А теперь я пойду наверх. Вы все еще собираетесь к леди Брэндерсон сегодня вечером, тетя?
— Да, мы поедем к ней, дорогая.
Лайонел смотрел на Диану, торопливо покидающую гостиную. Он чувствовал себя виноватым из-за того, что набросился на девушку.
— Что ж, — произнесла Люция, глядя на его напряженную спину, — теперь, сдается мне, ты знаешь ответ.
— Это ничего не меняет.
— Тогда поезжай на Тортолу, освободи всех своих — да, именно своих — рабов, Лайонел. Делай то, что считаешь лучшим для них.
— Я должен побольше и поподробнее узнать обо всем этом, — сказал Лайонел скорее себе, чем Люции.
— Тогда поговори с Дианой.
— Не знаю… Она, возможно, знакома с Бимесом и знает, как обстоят дела на плантации Менденхолла. Однако…
— Без сомнения, знает. Конечно, она всего лишь глупенькая молоденькая девушка, которая не понимает всех сложностей…
— Не говорите так, Люция! Диана не глупа, она… — Он запнулся и нахмурился.
Люция улыбнулась своим мыслям: «Ах, Лайонел, дни твоей интрижки сочтены! Ты уже не сможешь убеждать себя в том, что все женщины подобны Шарлотте, вера твоя пошатнулась!»
Лайонел смотрел на свою любимую тетку. Она, конечно, острая на язык старуха. Он знал, как она управляет своим поместьем, расположенным в Йоркшире, по соседству с его собственным, — твердой рукой в мягкой перчатке. Она не бывала несправедливой. Графу никогда не приходила в голову мысль о скором наследстве. Он не хотел смерти тетушки.
— Я уже говорил, Люция, что очень вас люблю?
Люция заморгала, почувствовав такой прилив нежности, что на мгновение забыла о своем остром язычке.
— Да, — мягко ответила она. — Говорил. Правда, очень давно, но говорил.
— Позвольте извиниться за долгое молчание и сказать, что я вас по-прежнему очень люблю.
— И я люблю тебя, мой мальчик, не меньше. Ты очень похож на своего деда. Он был настоящий мужчина и джентльмен…
Ей хотелось рассказать, какой дурочкой она была много лет назад; теперь она отдала бы все, чтобы стать графиней Сент-Левен. Тогда Лайонел был бы ее родным внуком. Но в жизни полно глупых решений; Люция редко позволяла себе предаваться пустым сожалениям.
— Как ваше здоровье, Люция? — вырвалось у него. Задав этот вопрос, он тут же опомнился, но было уже поздно — глупость была сказана. Но Люция поняла его. Смерть любого родственника, пусть даже незнакомого, — всегда ненастье.
— Я еще поживу… буду нянчить твоих детей.
— Мне бы тоже хотелось быть таким долгожителем, — заметил Лайонел.
— Все совершают ошибки, Лайонел. Главное, не акцентировать на них внимание, а жить дальше, не осуждая при этом все человечество.
— Включая женщин?
— Не будь дураком!
— Мне кажется, это фразочка Дианы.
— Если мы с ней говорим одно и то же, тебе необходимо прислушаться.
— Единственное, что я сейчас собираюсь сделать, так это уйти. — Он помолчал, затем подошел к Люции и поцеловал ее в пергаментную щеку. — Не переоценивайте свои возможности, моя дорогая старая наставница.
Она усмехнулась, и он заметил, что у нее не хватает нескольких зубов. Старость, подумал Лайонел, неизбежная старость и смерть. Эта мысль была ему неприятна, особенно если это касалось Люции.
Лайонел сидел в одиночестве в клубе «Уайтс», в огромном коричневом кабинете, когда к нему подошел Джулиан Сент-Клер, граф Марч.
— Знаете, что вам сейчас нужно? — спросил после короткого кивка его друг. — Хороший бой в «Джентльмен Джексоне». Предлагаю свои услуги. Я позабочусь о том, чтобы не попортить ваше красивое личико.
— Идите к черту, Сент-Клер! — ответил Лайонел, но все-таки пошел туда. Мысли о смерти и ответственности за сотню людей постепенно покинули его.
* * *
Диану совершенно не интересовала пятерка поклонников, которые назойливо слали ей цветы, приглашали покататься в парке и, как ей казалось по молодости, всячески донимали.
— Я хочу домой, тетушка, — как-то вечером сказала она, когда они с тетей вопреки обыкновению никуда не были приглашены. — Я здесь чужая; мне почти всегда холодно; мой загар сходит, и скоро я стану такой же лилейно-белой, как и остальные дурочки дебютантки. Меня здесь не любят, тетя, считают меня какой-то заморской диковинкой. Здесь не беседуют, а передают одни и те же сплетни о лордах. А что касается джентльменов, то единственное их занятие — сыпать комплименты. Лично мне не хочется слушать эту чепуху! Самыми неуклюжими способами они пытаются узнать о размере моего приданого. И еще, — закончила полная негодования Диана, — они пялятся на мою грудь, когда считают, что я не вижу этого!
Как и Лайонел, подумала Люция, но вслух не высказала свои мысли. Вместо этого она заметила:
— А вот Лайонел не нашептывает тебе глупостей.
— Нет, он просто оскорбляет меня. Да, он уж точно не похож на других.
— Так ты больше не считаешь, что у него болезненный вид?