— О, Дукесса, поздравляю! Так, значит, не только я облизываюсь, глядя в твою сторону?
— Если они и были, то давно испарились, напуганные яростным темпераментом моего драгоценного мужа.
— Твое остроумие лишь приятно щекочет мои нервы, — сказал Марк и повернулся к Тревору. — Я напрасно называл тебя хлыщом и ничтожным светским денди, но как бы я хотел оставаться в том заблуждении и продолжать называть тебя так. К сожалению, ты гораздо опаснее, чем я думал.
Тревор усмехнулся, обнажая ряд белых зубов.
— Прости, если досадил тебе, но последнее время я держусь скромнее маленького ребенка. Ладно, оставим это. Я хотел сказать, что Джеймс показал уже мне эти стишки. Неужели в целом томе не нашлось ничего более интересного? Только бесконечное нытье о жестокой несправедливости, об алчной душе Генриха VIII, выразившего свою непреклонную волю к стяжательству в одном из Высочайших Указов. И под конец какие-то дурацкие стишки?
— Да, все об этом, — ответил Марк. — А что же еще ты ожидал там найти? Не понимаю.
— Покажи мне книгу, и я скажу.
Марк молчал добрых пять минут, после чего резко сказал:
— Можешь взять эту бесполезную игрушку и катиться к своей мамочке. Здесь нет ничего, кроме бредней обезумевшего монаха, ничего такого, что могло бы помочь. Какой-то колодец, девятиликий Янус — полная бессмыслица.
— Абсолютно согласен, и все же я отнесу ее матери, она места себе не находит от любопытства и без конца отчитывает Джеймса, наведшего тебя на этот след Получив в свои руки книгу, она, возможно, успокоится на какое-то время.
— Тревор вовсе не хлыщ, — сказала Дукесса после того, как тот покинул ее спальню.
— Нет, он чудовище, вроде того — в лесном колодце. Проклятый шакал!
Удар хлыста едва не пришелся по ее собственному ботинку. Дукесса чувствовала себя великолепно, ее желудок не бунтовал, успокоенный лепешками на меду Она могла без всякой помехи кружить на своей любимице Бирди вокруг да около аббатства Сент-Сваль. Но ничего, совсем ничего похожего! Никакого дуба над колодцем в лощине, ничего похожего на чудовище, даже двуликое, не говоря уже о девятиликом. Она надеялась встретить хотя бы какой-нибудь столб, деревянный или каменный с идолом.
Но Дукесса вовсе не упала духом и собиралась продолжить свои поиски без Марка. Она не намерена ждать и рассчитывать на него. За последние три дня он ни разу не зашел в ее спальню. Нет, они вовсе не ссорились, он был все время подчеркнуто вежлив с ней и почтителен, как если бы она была не земной женщиной, а Владычицей Небес, Марией, Матерью Божьей. Это было невозможно выносить. С детства он держал себя с ней совсем в другой манере, без конца подтрунивая, всячески задевая. Ей хотелось повалить его на землю, бить и целовать одновременно, лишь бы разбудить в нем того, другого, прежнего Марка. Непонятно, как ему удавалось так долго владеть собой. Он выглядел совершенно бесстрастным, осмотрительным, тщательно обдумывающим каждый свой шаг. Возможно, прежний Марк и был смешон, но она-то любила именно того Марка!
С этими мыслями Дукесса подъезжала к Чейзу, как вдруг за поворотом дороги, у въездной аллеи, она увидела карету, запряженную четверкой лошадей. Дверца была открыта, и Марк галантно предлагал свою руку изящнейшему женскому созданию в темно-зеленом дорожном платье, с такого же цвета шляпкой, завязанной лентами под подбородком. Темно-зелеными были и элегантные ботинки лайковой кожи.
Она видела, как Марк поднес руку, затянутую в перчатку, к своим губам, не отрывая одновременно глаз от ее лица. Она услышала ее звонкий смех и увидела, как эта женщина небрежно потрепала Марка по щеке. Потом она поднялась на кончики пальцев и поцеловала его прямо в губы. Дукесса взорвалась.
— Как ты смеешь! Убери руки от моего мужа! Марк, ты, дурацкий развратник, убери свой проклятый рот от ее лица!
Стегнув Бирди, она вскоре оказалась рядом с ними, и тут незнакомка повернулась к ней. Ее ясные серые глаза были широко раскрыты. Что в них сквозило? Замешательство? Изумление?.. Дукесса так и не поняла.
— О! — воскликнула женщина. — А кто вы, собственно, такая? Может быть, вы служите на конюшне у его сиятельства?
— Она делает то, что я ей скажу, — ответил Марк, не отпуская руки женщины. — Ты, Селеста, можешь называть ее просто Дукесса. Она моя жена.., кажется, я писал тебе об этом.
Селеста!
Лицо Дукессы стало совершенно пунцовым.
— Ты же сказал мне, что наврал, что вовсе и не собирался писать ей, дурацкий лгун! Да как ты осмелился привезти ее сюда, проклятый слабоумный мужлан! Благословение небесам, теперь я наконец могу убить тебя!
Не в состоянии думать, она не замедлила ударить его хлыстом. Но этого было мало, необходимо предпринять что-то еще. Может быть, оторвать толстый сук у придорожной липы? Но он был слишком высоко, ей не достать. С молниеносной быстротой спешившись и сев прямо на землю, она стянула со своей ноги ботинок с острой шпорой, затем вскочила на ноги и, размахивая им, наступала на Марка.
— Я, кажется, предупреждала, что заставлю тебя пожалеть об этом! — неистово кричала она — О, почему только у меня под рукой нет ружья, как бы оно сейчас пригодилось! — Она больно ударила его по плечу. Марк старался заслонить собой Селесту.
— Но, Дукесса, ты же нездорова сейчас, и сама знаешь это. Я постился последние дни, давая тебе больше отдыхать. Но я же мужчина, Дукесса. Ты не имеешь права быть эгоисткой, думающей лишь о своих прихотях и вечно бунтующем животе Селеста здесь как раз к месту, и она погостит лишь во время твоих недомоганий. У тебя нет никаких оснований для беспокойства.
— Это не я была больна последние четыре дня, а ты хандрил и притворялся, будто решил стать святошей и принял обет безбрачия. Ты ни одного раза даже не сказал мне, что тебе нужно. Ты проклятый дурак, я ненавижу тебя! — Она ударила его ботинком по руке. Эта подлая гадина скрывалась за его спиной, она бы ударила и ее, если бы только могла дотянуться.
Сэмпсон и двое лакеев возникли на лестнице. Краем глаза она видела, как неохотно они сделали шаг вперед, понукаемые для виду Спирсом. Выходит, он на ее стороне. Размахнувшись, она снова ударила Марка. Тот поспешно отскочил шага на три назад.
— Но, Дукесса, поосторожнее со своим проклятым ботинком!
— Как ты посмел притащить ее сюда! — кричала она. — Мог бы для вида отправиться в Лондон по делам, как делают другие грязные ублюдки, черт побери! Ты сам напросился и получишь по заслугам, я не прощу твою подлую измену! — Она еще несколько раз ударила его.
— О, Дукесса, я уже совершенно признаю твои права! — Он потирал руку и плечо. — Неужели ты еще не устала? Посмотри на свою ногу, твой чулок уже изорван. Отдохни!
— Я сниму твою голову с плеч, Марк Уиндем! Я задушу тебя своим рваным чулком и отдохну тогда, когда ты уже перестанешь хрипеть в предсмертных судорогах, уткнувшись носом в землю!