– Что же вы хотите теперь от меня? – Она пыталась скрыть страх.
– Только узнать, кто был вашим сообщником, как вы узнали про это письмо, и быть уверенным в вашем молчании. И всего этого я надеюсь достичь наиболее доступными и надежными средствами, которые удовлетворили бы вас.
Его улыбка была заискивающей, но глаза смотрели холодно и беспощадно.
– Как вы узнали, где я спрятала бутылку?
– Простейшее из всех возможных мест, дорогая, – засмеялся он. – Во времена «сухого закона» мы, яхтсмены, всегда прятали спиртное в баках для свежей воды.
– Кстати, вернув письмо, вы могли бы не отдавать меня в руки полиции.
– Я не отдавал вас. Я просто заявил о каком-то воре – это я был вынужден сделать. И понятия не имел, что полиция найдет что-нибудь, что наведет их на ваш след. Я думал, что вы достаточно сообразительны, чтобы не оставлять улик.
Последние слова он произнес укоризненно, и она, вспылив, сказала в свое оправдание:
– Это из-за вашей собаки.
– Согласен, это была моя ошибка, – покаялся он. – Я содрогаюсь от мысли, что она сделала бы с вами, если бы напала на вас.
– Ну вот поэтому я и оставила купальное полотенце, – сказала она.
– Было слишком много свидетелей ограбления. И я не мог пойти на попятный после того, как вызвал полицию: я был вынужден идти дальше. И этот ваш проклятый адвокат! Почему вы обратились именно к нему, к этому Перри Мейсону?
– А что такое, почему он вам не нравится?
– Слышал, он чертовски умен.
– Поэтому я и обратилась к нему, а не к кому-то другому.
– Сегодня он меня буквально замучил. Конечно, эти проклятые драгоценности… В то время я и не сообразил, что они все перечислены в страховом полисе, но, как только Мейсон начал меня допрашивать относительно страховки, я понял, что пропал. Если бы я предъявил иск страховой компании, они сразу начали бы расследование, и… словом, я попался, и все тут. Если я теперь не предъявлю список, то буду обвинен в попытке получить деньги под фальшивым предлогом. Страховые компании не любят с этим шутить.
– А что произошло сегодня днем? – спросила она, стараясь тянуть время.
– Окружной прокурор задержал меня еще и после допроса, сказав, что ему не понравились мои ответы и что, если я не буду вести себя более разумно, он вообще прекратит дело. Тогда я вскочил, оттолкнул свой стул и разыграл небольшой спектакль, заявив, что я крупный налогоплательщик и мне должно оказываться большее уважение, что он может прекратить дело, так как это мне совершенно безразлично, что я достаточно насмотрелся на него в суде и знаю, что Перри Мейсон навьет из него веревок, а меня сделает посмешищем, так что мне наплевать на его советы. Потом я повернулся и ушел из их офиса.
– А что теперь? – спросила она.
– Теперь я хочу договориться с вами об условиях.
– Каких условиях?
– Как бизнесмен, я должен был бы сказать, что хочу поступить по справедливости, а затем постараться заплатить как можно меньше. Но сейчас я не чувствую себя бизнесменом, скорее кем-то вроде доброго дядюшки, который причинил вред кому-то, кого он по-настоящему любит… Так сколько же?..
– За что?
Он поднял руку и стал, загибая пальцы, отсчитывать:
– За полное перемирие. За абсолютное молчание с вашей стороны в отношении прессы. За имя вашего сообщника и за предание того письма полному забвению.
– Не думаю, что смогу это сделать. По-моему, это нечестно. И у меня не было никакого сообщника. Меня совершенно случайно подобрал какой-то человек в каноэ.
Он пристально поглядел на Дороти, и ей стало не по себе от этого изучающего взгляда.
– Письмо – фальшивка, – внушительно сказал он. – Можете мне поверить. Вам будет легче забыть о нем теперь?
– Откуда я знаю, что это – фальшивка?
– Я вам это докажу.
– Докажите, я вас слушаю.
– Не здесь. У меня нет с собой даже письма, не только доказательства. Но если вы дадите мне возможность, дорогая, я докажу, что это самая низкопробная фальшивка. И тогда вам ничто не помешает отнестись снисходительнее ко мне.
Она обдумывала его слова, устало прищурившись.
– И вы заплатите мне деньги?
– Конечно, дорогая, большую сумму… ну, скажем, равноценную причиненному вам ущербу. В конце концов, Дороти, хотя мы с вами не ладим, но я человек, которому можно верить.
Она отвернулась, чтобы не встречаться с его пытливыми глазами, и тут же ее взгляд упал на телефонный аппарат.
– Послушайте, вы нервничаете, вы расстроены и вы немного боитесь меня, ведь так? – сказал Джордж Олдер.
– Мне кажется, у вас есть какой-то скрытый мотив, иначе вы бы не…
– Бог мой! – нетерпеливо перебил он. – Я не хочу гласности. Я стараюсь поступить по справедливости – если только вы предоставите мне эту возможность.
Он поднялся.
– Дороти, – сказал он. – Я еду обратно на остров. Подумайте хорошенько. А потом, когда вы поймете логику моего положения, когда вы будете готовы принять равноценную компенсацию наличными и освобождение от судебного разбирательства, вы придете ко мне, и я вам докажу, что это письмо – совершенная фальшивка.
– Когда же это случится?
– В любое время, дорогая, хоть сегодня вечером. Чем раньше, тем лучше. Я отпущу слуг, а собаку запру в чулан. Я буду ждать.
– Не сегодня. Я…
– Сегодня, – перебил он настойчиво и твердо. – У меня свои планы. И не забывайте, дорогая, вы все еще виновны в краже со взломом. Хотя и освобождены под залог, вы по-прежнему обвиняемая по уголовному делу. Ничего никому не рассказывайте. Просто приходите и позвольте показать вам настоящее доказательство ложности обвинений, выдвинутых против меня в этом письме, а потом мы с вами придем к полному взаимопониманию.
Я буду ждать вас, дорогая, только не говорите ничего никому. И было бы лучше, если бы вы вышли из отеля… так сказать, тайным образом. Ваш адвокат захотел бы получить свою долю с нашего договора, а мы не хотим давать ему ни цента из ваших денег. А, Дороти, не хотим?
Он поспешно пошел к двери, задержался на пороге, сказал:
– Помните, я буду на острове ждать вас. Собака будет заперта, а слуги отпущены. Пройдите прямо через мост, а затем кругом, к двери моего кабинета. Вы знаете эту дорогу. Спокойной ночи, Дороти.
И закрыл за собой дверь.