— Пожалуйста, выслушай, жена, поскольку мне вовсе не улыбается повторять это снова и снова. Я взял на себя командование клипером. Мой долг и ответственность как твоего мужа и опытного моряка — обеспечить безопасность твою и матросов. Ты останешься в каюте, даже если мне придется привязать тебя к койке. Ты поняла, Джинни?
Клипер раскачивало и швыряло, бросало из стороны в сторону: судно то замирало на месте, то рвалось вперед, словно норовистая лошадь. Но муж с женой уже ничего не замечали.
— Мы больше не в центре урагана.
— Совершенно верно. Ты сама ведь слышишь, что творится? Неужели совершенно не понимаешь меня, Джинни?
Что делать? Он сильнее и может принудить ее. Это несправедливо, но истерикой и воплями ничему не поможешь. Придется попробовать объясниться спокойно:
— Это мой корабль, Алек.
— Ничего подобного. Ты — капитан только по моей милости, ничего больше. Если ты разобьешь клипер, я потеряю огромные деньги.
На этот раз он зашел слишком далеко в своих издевательствах и Джинни взорвалась. Она взметнулась на ноги, упершись ладонями в крышку стола:
— Ты готов все у меня отобрать! Но я не позволю вам, барон Шерард, проклятый английский болван!
Молниеносно схватив сухую одежду, она ринулась к двери каюты. Но Алек оказался быстрее. Схватив Джинни за руки, он с силой дернул ее на себя, удерживая на месте:
— О нет, Джинни, ты уже сказала и сделала все, что могла. И проиграла, девочка, в честном бою.
— Тут нет ничего справедливого и честного! Пусти меня, Алек! Я капитан! Пусти меня!
Он не разжал рук, но Джинни умудрилась вывернуться и лягнуть его в голень. Вой ветра не заглушил стон боли. Ну что ж, на этот раз она одержала верх! Алек рассмеялся бы, не застрянь они в этом почти не защищенном заливе, отданные на растерзание ветру, ожидая и надеясь, что ураган на этот раз не пустит их ко дну.
Он наклонился и поцеловал ее, крепко, безжалостно, вжимаясь губами в ее холодные, плотно сжатые губы, и успел поднять голову как раз в тот момент, когда она открыла рот, не для того, чтобы ответить поцелуем, а явно намереваясь укусить. Алек улыбнулся, хотя глаза по-прежнему оставались серьезными.
Джинни задыхалась от злости и напряжения, жалея, что не может лягнуть его посильнее и повыше, прямо в пах. Но Алек сжимал ее слишком крепко, слишком сильно.
— Ты приказал мне идти вниз, только чтобы затащить меня в постель! Ну а потом, как всякий самодовольный осел мужского пола, оставишь меня здесь, а сам отправишься спасать чертов мир.
— Нет, всего-навсего чертов клипер. И да, ты права, я действительно хочу затащить тебя в постель, снова взять, еще и еще раз. Ты моя жена. Мы можем не дожить до утра. Почему же нет? Может, это смягчит тебя, Джинни, заставит понять, что ты на самом деле женщина и что женщина должна быть мягкой, покладистой и уступчивой.
Алеку показалось, что ветру вторит разъяренное рычание, но Джинни ничего не ответила. Он почувствовал угрызения совести, но только на миг, поскольку ей удалось с достаточной силой всадить кулак в его голый живот.
— Довольно, — процедил он и потащил ее к койке. Придерживая Джинни одной рукой, он сорвал с нее халат, потом поднял и, швырнув на спину, придавил всем весом. Джинни пыталась отдышаться, глядя на него, чувствуя, как сильные руки раздвигают ее бедра.
— Нет, Алек, нет!
— Почему же? Ты моя, Джинни, этот проклятый клипер — мой, и мы можем оказаться на дне еще до того, как наступит утро. Почему нет?
Но, к несчастью для Алека, во время этого ультиматума, произнесенного столь решительно и уверенно, Джинни удалось чуть ослабить хватку его пальцев на левом запястье. Она рванулась, дернулась и начала извиваться, осыпая лихорадочными ударами его шею и плечи.
Неудержимое бешенство слепило Алека. Поймав ее руки, он поднял их над ее головой и вновь притиснул Джинни к койке.
— Надеюсь, это напоминает тебе о другом вечере, Джинни?
Джинни, оглушенная, тупо смотрела на него.
— Так как же, Джинни? Помнишь, глупышка, ту ночь на борту моей баркентины? Я связал тебе руки над головой и подарил первое в жизни женское наслаждение. Ты тогда словно обезумела: завывала громче, чем сейчас ветер, так тебе было хорошо. Помнишь, как я ласкал тебя, пальцами и ртом? Помнишь, как твои ноги раздвигались для меня, все шире и шире? И я вовсе не принуждал тебя расставлять бедра, дорогая, ты сама была готова на все. На все, что я смогу и захочу дать тебе.
Клипер внезапно резко рыскнул вправо.
— Иисусе, — выдохнул Алек. Он хотел наказать ее, дать понять, что она принадлежит ему и что его воля всегда возьмет верх. Но буйные рывки клипера немедленно отрезвили его. Страх, нерассуждающий, выворачивающий внутренности, заставил Алека вскочить. Прерывисто вздохнув, он приказал: — Я иду наверх. Останься здесь.
Конечно, Джинни и не подумала подчиниться и в тот же момент, как его ноги коснулись пола, взметнулась с койки, готовая к новому сражению. Пришлось снова привязать ее, совсем как тогда. Только на этот раз — не уставал повторять себе Алек — ради нее же самой, черт бы побрал ее ослиное упрямство.
Джинни вопила, рычала, билась, пока Алек крепко, надежными узлами прикручивал ее руки к спинке, а ноги — к столбикам. Несколько секунд он с нескрываемым сожалением глядел на это прелестное обнаженное тело, но наконец решительно натянул на нее одеяло:
— Так ты не замерзнешь. Я скоро вернусь, посмотрю, все ли в порядке.
— Решил позволить мне утонуть, так легче избавиться от ненужной жены!
Алек, морщась, натянул промокшую одежду, не обращая внимания на дурацкие слова. Нет ничего хуже, чем липнущая к телу одежда, да еще в такую погоду!
— Не делай этого со мной, Алек.
Странно… голос совсем не разъяренный. Но и не умоляющий. Словно Джинни… словно Джинни охвачена непонятным отчаянием. Алек, нахмурившись, обернулся:
— Я не могу доверять тебе, Джинни…
— И поэтому ты привязал меня к проклятой койке?
— Да. Здесь ты в безопасности.
— Ха! Если мы пойдем ко дну, я не сумею спастись и утону, как пойманная крыса.
Тут она, возможно, была права, но Алек не хотел об этом думать.
— Я поднимусь на палубу, посмотрю, что с Дэниелсом. И скоро вернусь. Обещаю подумать насчет этого.
И он исчез. Хоть по крайней мере фонарь оставил!
Подумать только, что она молилась за его безопасность! Дура, нет, гораздо хуже, чем дура! Идиотка, последняя идиотка! И он выиграл!
Но эта простая мысль стала последней каплей. Джинни рвалась, дергала, но узлы держали крепко. И тогда Джинни заставила себя успокоиться, несколько раз глубоко вздохнула, прислушалась к легкому потрескиванию выдержанных дубовых досок при каждом повороте судна. Ветер все громче визжал в снастях. До роковой развязки осталось совсем немного.