Джинни распрямила плечи и, выйдя из спальни, решительно направилась по длинному коридору к парадной лестнице, злобно улыбнувшись особенно отвратительному предку, чей портрет в полный рост висел на стене, над перилами. Она переступила порог, замерла и оставалась неподвижной, пока Алек, стоявший к ней спиной, не повернулся.
При виде жены глаза его расширились, а пальцы, сжимавшие ножку бокала, побелели. Будь на ней шапка, Джинни казалась бы совершенным мальчишкой! Именно так она выглядела, когда Алек впервые увидел ее на борту «Пегаса». Нет… не совсем. Груди стали больше, набухли, и даже свободная куртка не могла этого скрыть. Нет, на мальчика она не походила!
— Добрый вечер, — приветствовала Джинни, и напряжение, звучавшее в этом тихом голосе, заставило Алека мгновенно ощетиниться.
— Ты немедленно вернешься в спальню и переоденешься, — спокойно приказал он.
Подбородок Джинни поднялся еще на четверть дюйма.
— Нет.
Глаза Алека зловеще сверкнули, челюсти сжались.
— Я уже говорил, что думаю о твоей привычке носить мужской костюм. Или предпочитаешь забыть о моих словах? А может, веришь, что по-прежнему удастся играть мной? Обращаться как со слабовольным идиотом?
— Играть? О чем ты?
— Прекрасно понимаешь! Мягкая и покорная, и все это ложь, до последнего стона, срывающегося с этих прелестных губок, когда я беру тебя. Дни, когда вы правили мной железной рукой в бархатной перчатке, окончены, мадам. А теперь либо ты снимешь сама эту одежду, либо я сделаю это за тебя.
Это правда, она была мягкой и податливой, но…
— Это не ложь, Алек. Ты нуждался во мне, и я просто старалась стать такой, какой ты меня видел. Я ни за что не стала бы превращать тебя в орудие для достижения собственных целей и сомневаюсь, что это было возможно, даже если бы память не вернулась к тебе.
Он хищно ощерился, и выражение злобы почти уничтожило красоту черт. Джинни едва не отвернулась.
— Почему, — задумчиво протянул он, — почему я женился на тебе? Увидел что-то вроде вызова… безмозглую девчонку, которой нужно указать ее место? Иногда мне самому трудно понять причины.
— Я думала, что ты лю… что я тебе небезразлична.
Алек, смеясь, покачал головой и осушил бокал с шерри:
— Насколько припоминаю, я вел себя как рыцарственный дурак, чувствовал, что обязан защищать тебя, оберегать, особенно после смерти твоего отца. Ты была одинока и беспомощна.
— Вовсе нет!
— Разве? Ты была близка к разорению, и, как умная, расчетливая женщина, признала это сама, и…
— И поспешила выйти за богатого, влиятельного лорда?
— Да, в уме тебе не откажешь! Ты так и сделала! Получила мужа, готового заботиться о тебе, осыпать драгоценностями, купить столько платьев, сколько пожелаешь! Правда, сама ты неспособна выбрать наряд, который не выглядел бы обносками пугала, но муж всегда придет на помощь, не так ли?
— Я не нуждаюсь ни в твоей помощи, ни в твоей жалости, Алек. Однако твой вкус в одежде действительно безупречен.
— Ошибаешься, Джинни, тебе нужны моя жалость и защита, потому что я мужчина, которого воспитывали в понятиях долга и чести.
— Как ты можешь быть одновременно благородным и жестоким, Алек? Странное сочетание.
— Жестоким? Ты в самом деле думаешь так? Не согласен. По-моему, я просто вижу вещи в их истинном свете. О да, должен признать, что хотел лишить тебя девственности. Такая закоренелая старая дева… именно сопротивление и разжигало меня, Юджиния, хотя, по чести говоря, я предпочел бы женщину, которая умела бы подарить мне наслаждение и знала, чего ждать от меня, в свою очередь. Но это не играло роли, ведь под мужской одеждой таилась страсть, которая только и ждала освобождения. Спящая красавица в мужском костюме. И я хотел пробудить эту страсть, Джинни. Какое возбуждающее зелье — входить в тебя, чувствовать, как ты выгибаешься, слышать стоны и крики, ощущать, как твои пальцы впиваются в мое плечо. Я становился всемогущим. Ты очень чувственная женщина, Джинни, и это, возможно, стало главной причиной моей женитьбы на тебе.
— Но тебе, кажется, нравилось брать меня.
— Да. Загадка, не правда ли? Но это правда. Я ошибался, сомневаясь в твоей готовности отдаваться мне в любое время дня и ночи, а ведь именно поэтому женился на тебе… и еще из-за того, что Холли, кажется, ты нравишься.
— Но ты спал со многими женщинами и не женился ни на ком. Почему же я?
— Потому что ты была такой чертовски жалкой.
Джинни отпрянула, словно он ударил ее по лицу.
— Ну а теперь, дорогая жена, немедленно переоденься и выбрось эту идиотскую одежду. Я не желаю сидеть за одним столом с подобным созданием.
— Нет. Никогда. И не позволю приказывать мне, Алек. Ты мой муж, а не тюремщик.
— Я для тебе все, Джинни. Именно я буду выбирать то, что считаю для тебя лучшим и нужным. А тебе остается лишь повиноваться.
Джинни из последних сил старалась сохранить спокойствие.
— Я тебя не понимаю. Сегодня и все эти дни я сидела в той комнате, пытаясь отыскать хоть какие-то нити, ведущие к разгадке убийства твоего управляющего. Какая разница, что я надела? Кому это интересно? Почему ты ведешь себя так ужасно?
— Я не просил тебя становиться сыщиком. Не женское дело так рисковать. Ты могла упасть или пораниться, и…
Этого Джинни не вынесла.
— Прекрати! Просто не верю, что ты способен говорить подобные вещи, Алек! Я твоя жена и хочу помочь нам обоим, поскольку Каррик-Грейндж стал и моим домом. Убийство так же касается меня, как и тебя.
Алек широкими шагами направился к ней. Джинни отказывалась отступить, хотя видела, что выражение лица мужа остается абсолютно непроницаемым. Сжав огромными руками ее плечи, Алек спокойно объявил:
— Выслушайте, леди Шерард! Вы моя жена и носите моего ребенка. Я хочу, чтобы с вами ничего не случилось. Мой долг — заботиться о вашей безопасности. Неужели не понимаете такой простой вещи?
Он слегка тряхнул ее.
— Ты глуп, — бросила она, не повышая голоса. — Проклятый глупец! Отпусти меня!
— Ты снимешь этот маскарадный костюм?
Джинни взглянула в прекрасное замкнутое лицо:
— Иди к дьяволу!
Алек неожиданно отпустил ее и толкнул на диван, а сам устремился к двери и повернул ручку замка.
— Сейчас! — велел он.
Джинни, с трудом поднявшись, бросилась за диван. Это крохотное расстояние дало ей мужество выстоять и подогрело ярость.
— Попробуй дотронуться до меня, Алек, и я сделаю так, что ты об этом пожалеешь!