Дуглас задумчиво смотрел в камин, наблюдая, — как пламя вгрызается в только что подброшенное полено.
— Нет, — покачал он головой, не отводя взгляда от пляшущего огня. — Мне нравился Жорж. Но может, он просто не верил, что кто-то способен его застрелить, поскольку, судя по всему, что я слышал, упорно не оставлял попыток покончить с Наполеоном. Думаю, немало людей хотели бы сократить отпущенный ему срок, и, очевидно, кому-то это удалось. Нет, это был не я. Я оставался дома вместе с женой и десятилетними сыновьями. У меня и без Жоржа было чем заняться в политике.
— Да, но года за два до того вы ездили во Францию.
— Тогда мне было поручено спасти одного человека. Ничего больше. И ничего из ряда вон выходящего. С Жоржем я в тот раз не встречался.
— Кого же вы спасали?…
— Графа де Лака. Он умер пять лет назад в своем доме в Суссексе, — пояснил Дуглас.
— Не мог кто-то посчитать, что вы отправились во Францию, чтобы убить Кадудаля?
— Нет, это невозможно. И совершенно бессмысленно. Если кто-то вообразил, что я ответствен за смерть Кадудаля, зачем было ждать пятнадцать лет, чтобы отомстить?
Лорд Кенниссон пожал плечами. Даже это незамысловатое движение причиняло боль. И стоит ли злорадствовать по поводу человека, которого замыслили убить?
— Я устал, Дуглас. И не могу сказать больше того, что вы уже знаете. Вполне возможно, что за всеми покушениями стоят его дети. Сам Жорж никогда ничего не говорил о вас, по крайней мере в моем присутствии. Не думаю, что он питал к вам вражду. Вы помните Жоржа — если он кого-то ненавидел, то ненавидел всей душой. И не скрывал своих чувств, наоборот, объявлял всему свету, что хотел бы сделать с врагом. И если это месть детей, откуда взялась такая неприязнь к вам?
— Не знаю. Повторяю, все это совершенно бессмысленно, — Дуглас поднялся. — Спасибо, что согласились меня принять, сэр. Собственно говоря, меня прислал герцог Веллингтон.
— Да, он предупредил бедного Артура. Столько проблем, и все хватают его за горло. Я посоветовал ему подать в отставку, бросить всю эту суету и позволить другим распутывать клубок, но он, разумеется, меня не послушает.
— Не послушает, — согласился Дуглас, перед тем как распрощаться. Ему нравился лорд Кенниссон, который был куда благороднее своего наследника, известного распутника, развращенного до такой степени, что наградил жену сифилисом.
Подходя к экипажу, он заметил Уилликома и его племянника Реми, стоявших с пистолетами наготове.
Три часа спустя, лондонский дом Шербруков Войдя в гостиную, Джеймс и Джейсон увидели Корри и Джудит, сидевших на диване и о чем-то шептавшихся.
— Доброе утро, леди, — приветствовал Джеймс. — Уилликом сказал, что вы трудитесь над свадебными планами.
«Интересно только, о чьей свадьбе идет речь?» — спросил он себя, украдкой поглядывая на брата. Тот смотрел на Джудит Макрей с выражением, которого Джеймс до сей поры на лице брата не замечал.
Корри, долгой предыдущей ночью принявшая решение сдаться, вскочила, подбежала к Джеймсу, бросилась ему на шею и сдавила так сильно, что он задохнулся и стал хватать ртом воздух. Она подняла глаза и осторожно дотронулась до его подбородка кончиком пальца.
— Больше никаких перешептываний. Я готова сказать всему миру: Джеймс, я выйду за тебя, потому что, возможно, все будет не так уж и плохо. Тем более что мне уже знакомы почти все твои дурные привычки. Если у тебя есть еще какие-то, кроме уже известных, дай мне знать, потому что это может качнуть весы в другую сторону.
— Других у меня нет, — поклялся Джеймс и услышал за спиной ехидный смешок Джейсона. — Во всяком случае, таких, которые вынудят тебя бить посуду и ломать мебель.
— Позже я поговорю с Джейсоном на эту тему.
— Корри, я высоко ценю твое согласие и счастлив его услышать, но дело в том, что с твоим дядей уже все обговорено и подготовка к усадьбе идет полным ходом.
— Да, знаю, но не желаю, чтобы меня считали жалкой безмозглой девчонкой, не имеющей собственного мнения.
— Я никогда не считал тебя безмозглой. Да и жалкой тоже, особенно в последние два месяца, — объяснил Джеймс и, заметив ее вопросительный взгляд, покачал головой. — Ладно, подожду. Жаль только, что Джейсон не сумел поймать Оги, Бена и Билли.
— Представь, Оги решил, что почти заполучил тебя, и воспользовался тем же трюком с одеялом. Неужели думает, что ты настолько глуп?!
— Возможно, так оно и есть, — кивнул Джейсон. Вообразить только, Корри Тайборн-Барретт и вдруг — будущая невестка!
Джеймс неожиданно обнаружил, что руки сами собой обвили талию нареченной. Впрочем, он обнимал ее с тех пор, когда ей было три года, так что ничего необычного тут нет.
Он на секунду закрыл глаза и вдохнул ее запах. Он привык к этому тонкому аромату и узнал бы его даже в темной комнате, но теперь к нему примешивался легкий оттенок жасмина.
— Твои духи? — пробормотал он ей в волосы. — Мне нравится.
— Твоя мама подарила. Сказала, что тетя Софи клялась, будто они действовали на твоего дядю Райдера с расстояния пятидесяти футов. Вроде бы после этого он всегда гонялся за ней, как гончая за лисой.
— Что же, могу попробовать загнать тебя. А когда поймаю, интересно, что буду с тобой делать? Полагаю, нюхать, дабы убедиться, что ты именно та лиса, которая нужна, но потом? Хм, еще всегда остаются ямочки под коленками. А теперь, Корри, тебе, пожалуй, следует отпустить меня. В комнате, кроме нас, еще двое, и такие нежности могут вызвать у них головную боль.
Она откинулась в кольце его рук и подняла голову.
— Головную боль? Но почему при виде того, как я стискиваю тебя, словно последний ломтик коричного хлеба, у кого-то может разболеться голова?
— Ревность, — пояснил он не задумываясь, целуя кончик ее носа. — Ревность и зависть.
И, отстранив Корри, обратился к троим обитателям комнаты, двое из которых не обращали на него ни малейшего внимания:
— Уилликом сейчас принесет чай. Джейсон! Джудит! Да слушайте же! Чай несут!
Корри услышала смешок и, заглянув через плечо Джеймса, увидела, как Джудит кидается карандашами в Джейсона.
— Чем вызвана атака, Джудит? Что он такого сказал? Хороший бросок. Прямо в грудь. Но карандаши — довольно опасное оружие, так что тебе лучше быть поосторожнее, — предупредила она.
Джудит, держа последний карандаш наготове, с улыбкой обернулась.
— Вон тот тип, который там стоит, такой высокий и широкоплечий и более зловещий, чем шотландский горец, заявляет, что отныне мне неприлично носить ожерелье, поскольку мужчины под предлогом того, что любуются им, смотрят вовсе не туда.
Корри уже хотела спросить, что все это значит, когда в гостиной появился Уилликом и, по привычке оглядев каждый угол, откашлялся.