— Мужчина не принадлежит женщине, — ответил он неожиданно сухо. Смех покинул его так же внезапно, как пришел. — Мужчина — сам по себе и вполне самостоятельное существо.

Мегги на какую-то секунду потеряла способность мыслить, Что случилось? Неужели когда-то какая-то женщина смертельно ранила его душу? Не настолько он стар, чтобы часто терпеть подобные обиды.

— Томас, так сколько тебе лет?

— Двадцать пять. В декабре будет двадцать шесть. Я родился на следующий день после Рождества. Вряд ли мать когда-нибудь простит меня за то, что испортил ей праздник.

Он пытается смягчить обстановку. Что же, не важно. Если женщина действительно ранила его, превратив в циника, когда-нибудь он все расскажет, и она постарается залечить рану.

Мегги снова поцеловала его, ведя дорожку поцелуев по щеке и подбородку, и убежденно прошептала, вкладывая в слова всю душу:

— Я сделаю так, что ты захочешь принадлежать мне.

И снова его поцеловала.

На этот раз он ответил страстным, почти жестоким поцелуем, безмолвно приказывая приоткрыть губы, и она так и сделала и почувствовала, как его язык скользнул сначала по ее нижней губе, а потом внутрь. Он был совсем другим, этот поцелуй. Исступленным. Безумным.

Томас на секунду поднял голову и, неожиданно сжав ее грудь, прошептал:

— Мегги, я не девственник.

Глава 14

Мегги, ошеломленная его поцелуем, этой внезапной атакой, застигшей ее врасплох и заставившей желать большего, хоть и неизвестно чего, обуреваемая желанием узнать все до конца, кое-как умудрилась взять себя в руки, тем более что Томас, очевидно, знал, как именно действовать.

— Вот и хорошо, — заявила она. — Я не слепа, Томас, и знаю, что от парней ожидают большей опытности, в подобных вещах и что другие мужчины считают их сопляками, пока они не сделают это и, возможно, не один раз. Я также подмечала иногда, что парни часто теряют самообладание, когда речь идет о представительницах прекрасного пола. Они подходят к девушке и начинают заикаться. Руки трясутся, и болтают они ужасные глупости. Возьми хотя бы Уильяма.

— Мужчины способны себя контролировать. Это вопрос воли и характера.

— Я знаю, что ты не мог бы обмануть женщину, потому что твой характер безупречен. И воля тоже сильна, особенно когда речь идет о делах плоти.

— Наверное, но это не важно. Я должен осуществить наш брак, иначе он так и не будет настоящим браком.

— Хорошая мысль.

Он смотрел на нее так строго, словно не был уверен в чем-то и ничего не мог с собой поделать. Мегги, неловко собрав в кулачок рубашку на груди Томаса, притянула его к себе, одновременно целуя во все места, куда могла дотянуться.

— Я возьму твою невинность, — прошептал он ей в губы, — нанесу рану там, где до меня никто не был раньше, и когда прольется кровь, наш брак станет истинным. Ни секундой раньше. И тогда назад уже не повернуть. Ты станешь моей.

Мегги мгновенно забыла о поцелуях и нахмурилась.

— Не знаю, почему ты так беспокоишься, Томас. Я не хочу поворачивать назад. Погоди, что там насчет крови? Что это означает? Мне совсем не нравятся никакие раны.

— О Боже, Мегги, ну почему ты не расспросила свою мачеху подробнее? Неужели совсем ничего не знаешь?

— Знаю все о языках, хотя все еще немного трудновато освоиться с этим.

Освоиться?

Томас попытался улыбнуться, но не смог, и вместо этого спросил:

— Но ты знаешь, что мы собираемся сделать?

— Не совсем. То есть не во всех деталях.

— Ну, хотя бы в самых общих чертах?

— По-моему, ты должен раздеться. Как-то в детстве я купалась вместе со своими чертовыми кузенами, и они сбросили одежду, Тогда я и заметила, что они кое в чем от меня отличаются, но не знаю, что именно требуется, чтобы зачать ребенка.

— И это все? Все, что ты можешь сказать? А вот я в свое время догадался спросить.

— Ты, наверное, шутишь, Томас? Или смеешься надо мной?

Он надолго задумался, прежде чем ответить скорее себе, чем ей:

— Нет, я не стал бы шутить насчет подобных вещей. А сейчас нужно сделать то, что должно.

Мегги показалось, что он сердится на нее, и она вдруг запаниковала. Томас ничего больше не сказал, даже не поцеловал ее. Только подхватил на руки и шагнул к широкой кровати.

— Я буду твоей горничной, — пообещал он, усаживая Мегги на край, но тут же сообразил, что костюм застегивается сзади, и снова поднял ее на ноги. Как она бледна, его жизнерадостная Мегги, как сжимается от страха, вероятно, потому, что они стоят рядом с кроватью и его руки лежат у нее на плечах.

Томас поцеловал ее, крепко и быстро, не пытаясь раздвинуть ее губы языком, поскольку опасался, что она в своем нервозном состоянии его укусит, а потом повернул ее спиной к себе и принялся расстегивать длинный ряд пуговок.

Мегги боязливо оглянулась.

— Томас, мне можно выпить немного воды?

— Нет, Мегги. Тише. Ни о чем не волнуйся. Предоставь волноваться мне. Все будет в порядке. Доверься своему мужу.

— Ты очень ловко управляешься с этими пуговицами.

Томас все-таки улыбнулся.

— Да. Некоторые мужчины даже считают это призванием, а другим приходится долго и старательно упражняться, чтобы достичь таких успехов. А теперь помолчи.

— Томас, а это приятно? Несмотря на кровь?

При звуках этого дрожащего тонкого голоска Томас застыл, так и не расстегнув три последние пуговки, и уставился на ее спину, прикрытую мягкой батистовой сорочкой с кружевными бретельками: все такое женственное, непохожее на его одежду, чуждое ему. Как чужда она, это нежное создание, отныне ему принадлежащее. Никому другому. Только ему. У Мегги нежное сердце, он знал это. Но не хотел, чтобы это имело для него какое-то значение, Нужно быть твердым и не показывать ей свою слабость. Нельзя. Мужчина должен иметь гордость.

— Я постараюсь, чтобы это было приятно, — пообещал он.

— Хорошо, значит, я не стану особенно беспокоиться.

Он медленно повернул ее лицом к себе и стащил лиф с плеч, так что ее руки оказались в плену, и стал легонько гладить ее подбородок, горло, ключицы. Так чертовски мягка и нежна…

— Мегги!

— Это не совсем то, чего я ожидала.

— Чего же ты ожидала?

Мегги пожала плечами, но он видел, что она смущена.

— Ну же, признавайся?

— От уютного ужина у огня, хотя и без того достаточно тепло, и от чрезмерной жары может стать плохо. Зато мы вместо этого могли поставить столик у окна, тихо беседовать, наблюдать игру лунного света на воде и рассуждать о чувствах, которые рождает это зрелище в наших душах.