Беда в том, что она уже изменила, душой и сердцем, а Томас твердо верил, что это куда хуже измены физической. Она вышла за него обманом, и он простил ее, зная, что она уважает его, может, даже восхищается. Томас верил, что заставит жену полюбить себя, захотеть, как хотел ее он с первой встречи. Ей, несомненно, нравились их постельные забавы. И он постепенно успокоился, стал забывать горькую правду. Расслабился, и вот результат! Она видит во сне мерзавца, разрушившего их жизнь! Как же вынести это?!
Он не ушел из комнаты, как намеревался. Не мог. Где-то бродит безумец, желающий смерти Мегги. Ее нельзя оставлять одну.
Но он хотел. Хотел предаваться горю в одиночестве. Упиваться собственным несчастьем. И не мог слушать ее дыхание, чувствовать жар тела, ибо был не в состоянии желать ее, сознавая, что она мечтает о том, другом.
И тут его захлестнуло что-то, злобное и жестокое, и он не сразу понял, что с ним творится. Ярость. Та самая, которая управляла им в первую брачную ночь.
Он не позволит этой ярости одолеть его. Потому что способен управлять собой. И не изнасилует жену, как тогда, хотя терзается потребностью наказать ее, причинить такую же боль, как причинили ему.
Томас взял одеяло, подвинул кресло к окну и долго сидел, наблюдая, как тусклый серый рассвет прорывается сквозь дождевые облака.
Уильям стоял на коленях, пытаясь погладить Мисс Криттенден по головке. Та шипела и норовила укусить его.
— Ну же, ну же, хорошая киса, — уговаривал он, протягивая руку. Мегги окинула его презрительным взглядом.
— Она не какое-нибудь ленивое создание, чтобы сидеть у тебя на коленях и угощаться лакомыми кусочками. Осторожнее, иначе она отхватит тебе палец. Что тебе тут понадобилось? Я занята.
Он поднялся и вытер ладони о желто-коричневые бриджи для верховой езды.
— Ты не любишь меня, Мегги.
— Не люблю, — подтвердила она, не поднимая глаз от щетки, которой вычесывала Мисс Криттенден в награду за великолепные прыжки, во время которых та ухитрялась продержаться в воздухе не менее двух секунд и перекрывать невероятно длинное расстояние в четыре фута.
— Но в чем причина? Что я тебе сделал?
— Почему бы тебе не вернуться в Оксфорд, Уильям? Может, серьезные занятия благотворно повлияют на твою натуру?
— Но я не могу вернуться. Видишь ли, я не сказал Томасу всей правды. Меня исключили на целый семестр. Я отправлюсь обратно, только со временем.
— Почему тебя исключили?
Уильям покраснел, повернулся и попытался погладить Оскара ДеТрассе, одного из мышеловов лорда Киппера, длинного, худого, короткошерстного, черного, как безлунная ночь, с отгрызенным левым ухом. Оскар выгнул шею и замурлыкал.
Мегги не возлагала особых надежд на Оскара. Истинные беговые коты обладали немалым высокомерием, холодным гонором, сознанием собственного величия, и горе тому коту, который вздумал бы бросить им вызов! Они были сдержанны, неласковы, надменны. И готовы погибнуть рады победы. Оскар же обожал, когда его ласкали. Дурной знак. Мегги спросила лорда Киппера, откуда взялась кличка Де Трассе, и тот откровенно признался, что это фамилия одной из его давних любовниц, которая на свой лад тоже была превосходным мышеловом, поскольку обожала загнать добычу и наслаждаться, медленно поглощая, кусочек за кусочком. Когда Мегги спросила, что это означает, он рассмеялся и легко коснулся пальцем ее губ.
— Так… Затейливая метафора… вернее, аллюзия, связанная с вопросом, о котором к этому времени вы должны узнать немного больше.
Мегги резко отдернула голову. Он опасен: только последняя дурочка способна оставаться с ним наедине. К сожалению, ему было поручено оберегать ее от убийцы, поэтому он во время визитов старался держаться поблизости. По мнению Мегги, даже слишком близко. Хорошо еще, что ее всегда охраняли два человека!
Мегги вздохнула. Хоть бы Уильям убрался! Ей нужен Томас. Она соскучилась по его улыбке, поцелуям. Хорошо бы узнать, что заставило его покинуть ее. Кстати, где он сейчас? Днем она никогда не бывала одна: недаром здесь торчит Уильям. И разумеется, Томас спал в ее комнате. Она иногда долго лежала без сна, прислушиваясь к его дыханию.
Вот уже две недели он не касался ее. Один раз она неумело попыталась соблазнить его, но он отодвинулся и холодно сказал:
— Я устал, Мегги. И мне это не нужно. Спи.
Это было хуже пощечины! Ей хотелось кричать, скандалить, сыпать оскорблениями, но она только прошептала:
— Что случилось, Томас? Я не понимаю…
А он повторил свою любимую фразу:
— Я не желаю говорить об этом. Спи.
Больше она не пыталась дотронуться до него. Он быстро превращался в чужого человека, который всего лишь старается защитить ее из чувства долга. По крайней мере он не хотел ее смерти. Но и не смотрел на нее как на жену.
А вот теперь Уильям не дает ей покоя, и каково же приходилось Мегги сознавать, что это всего лишь очередной страж.
— Так почему же тебя исключили, Уильям? — рассеянно переспросила она, думая об Эзре из Хортон-Мэнора, большом, ловком, проворном сером коте с белой мордой. Жена сквайра утверждала, что он может мчаться быстрее и прямее стрелы по ветру. Пока что все его таланты, виденные Мегги во время визита к сквайру, — это неутомимое желание барахтаться на полу вместе с детьми.
Мегги решила устроить нечто вроде состязания, чтобы посмотреть, сколько народа в округе заинтересуется новым развлечением.
Уильям по-прежнему гладил Оскара, лежавшего на спине с задранными кверху лапами.
— Какой позор, — неодобрительно буркнула Мегги. — У этого кота нет ни малейшего самолюбия. Так почему тебя исключили?
Уильям неловко откашлялся при виде ее неумолимого лица.
— Э… одна из тамошних девиц забеременела, возможно, и от меня… кто знает… только ее отец собирался меня убить.
— Вполне понятная реакция. Она была красивее Мелиссы Уинтерс?
Челюсть Уильяма чуть не отвалилась. Он попытался сказать что-то, но поспешно захлопнул рот, как моллюск раковину.
— Ты жалкое ничтожество, Уильям, — яростно прошипела Мегги, до того злая, что, если бы не угроза виселицы, с радостью растоптала бы деверя. — Тебя, наверное, лучше всего было удавить при рождении. Это уберегло бы от неприятностей многих людей, особенно женщин.
— Но я не виноват, — прохныкал Уильям. Мегги только поморщилась, мигом распознав ноющие нотки, яснее всяких слов изобличавшие ложь: недаром ей приходилось иметь дело с особями мужского пола в лице четверых братьев и целой кучи чертовых кузенов. Она так обозлилась, что буквально взметнулась с пола, размахивая кулаками. Все! Ее терпение кончилось!
— Наверное, девушки держали тебя за руки за ноги и срывали одежду?