Может быть, это потому, что у нее нет хрупкости и изящности Бернис? Леди Мод сказала Иво, что Филиппу за глаза зовут «великанша». Девушка не знала об этом и никогда не слышала подобной клички, даже от Бернис во время их многочисленных ссор.
А может быть, ее невзлюбили за то, что она родилась девочкой, а не мальчиком? Нет, вряд ли, иначе наказание распространялось бы и на Бернис.
Филиппа решительно тряхнула головой. Никакая она не великанша, просто высокая девушка, вот и все! Филиппа отвернулась от окна и оглядела комнату. Здесь было тепло и уютно, каменный пол устилали сухие травы…
Нет, она должна что-то делать! Нельзя же просто сидеть и ждать, пока за ней придет Вильям де Бриджпорт!
Филиппа замерла от мысли, неожиданно пришедшей ей в голову: интересно, а почему это лорд Генри так старался обучить младшую дочь, если его единственным желанием было выдать ее за Вильяма де Бриджпорта? Ужасная глупость! Впрочем, может быть, мерзкий старик мечтает получить жену, племенную кобылу и управляющего в одном лице? Филиппа вела дела лорда Генри последние два года — с того дня, когда старый управляющий умер от дизентерии, — и уже набралась достаточно опыта, так что тут де Бриджпорт не промахнулся… Ну нет! Да и какое это сейчас имеет значение, раздраженно подумала Филиппа, развязывая кожаный пояс. Она сняла свободную верхнюю накидку без рукавов из бледно-голубого льна, потом длинное приталенное шерстяное платье. Минуту девушка стояла, одетая лишь в белую льняную нижнюю рубашку, которая не доходила до колен, затем резко сдернула ее через голову. Она вдруг вспомнила, что во внутреннем дворе замка стоят повозки, груженные сырой шерстью.
Повозки отправлялись на ярмарку в Сент-Ивес; две из них принадлежали местным крестьянам из свободных, а одна — лорду Генри.
Филиппа стояла обнаженная и слегка дрожала, но не от холода, а от мысли, что она должна сделать все, чтобы избежать сетей этого гнусного брака, а не сидеть и хныкать, как беспомощная сиротка. Филиппа словно наяву услышала презрительный голосок Бернис: «Старикашка — для тебя, красивый юноша — для меня. Я — любимица, а ты никому не нужна, вот и отправляйся в одной рубашке к своему славному муженьку!..»
Филиппа едва не подскочила от охватившего ее негодования и мгновение спустя уже натягивала старое, потерявшее форму платье поверх такой же старой рубашки; затем она нацепила накидку, которая от частых стирок потеряла цвет и стала неопределенно-серой; девушка сменила модные туфли на стоптанные сапожки, доходившие ей до щиколоток, и подвязала их крест-накрест полосками ткани, заново заплела косу, обернула ее вокруг головы и натянула сверху шерстяной колпак. Колпак был слишком маленьким, последний раз она надевала его, когда ей было девять лет, но все равно он поможет ей на первое время.
Теперь оставалось лишь дождаться темноты. Кузен Филиппы, сэр Вальтер де Грассе, племянник леди Мод, жил около Сент-Ивеса. Он был кастеляном в Крандалле — владении могущественного Грейлама де Моретона из Вулфитона. Филиппа встречалась с сэром Вальтерем всего дважды, и он показался ей очень добрым человеком. Решено, она поедет к кузену. Он, разумеется, возьмет ее под свою опеку, а потом… Филиппa повернулась к окошку и с ужасом увидела, как крестьяне и трое стражников отца вскарабкались на повозки. Они собираются ехать прямо сейчас!
Филиппа застыла, но лишь на мгновение. Замок Бошам был ее домом в течение восемнадцати лет, она знала здесь каждый камень. Девушка тихо выскользнула из комнаты, пробралась по лестнице в зал, убедилась, что на нее никто не обращает внимания, и выскочила через открытые дубовые двери во внутренний двор. Быстро, приказала она себе, я должна двигаться очень быстро! Через потайную дверь Филиппа проникла в подземный ход и вскоре оказалась за крепостной стеной. Подойдя ко рву, она передернулась от отвращения, но, зажав пальцами нос, решительно ступила в мутную воду. Неожиданно ее ноги провалились в густой липкий ил, а вода дошла до самой шеи. Отплевываясь и кашляя, Филиппа перебралась на другую сторону рва, вскарабкалась на скользкий берег и побежала к лесу. Ее неотступно преследовал запах вонючей жижи из рва.
Ну, в конце концов, не собирается же она в Лондон на встречу с королем! Она всего лишь бежит из родительского дома. Филиппа обтерла лицо рукавом и спряталась на обочине узкой лесной дороги. Крестьяне наверняка поедут этим путем!
И действительно, минут через двадцать вдалеке показались повозки. Филиппа натянула колпак поглубже и пригнулась. Повозки медленно катили по дороге; до нее доносились хохот стражников и их шутки по поводу одной из местных женщин, что может измочалить мужчину больше, чем целый день работы в поле.
Из своего укрытия Филиппа бросила на другую сторону дороги несколько мелких камешков, которые с шумом приземлились в густом подлеске. Стражники немедленно остановили лошадей и велели возницам придержать их. Воспользовавшись тем, что стражники обследуют кусты, Филиппа быстро забралась на вторую повозку и зарылась там в грязную серую кучу, даже не почувствовав зловония сырой шерсти — все перебивал непередаваемый «аромат» воды из крепостного рва. Шерсть была грубой и нещадно кололась; не защищенные одеждой руки и лицо Филиппы мгновенно покрылись царапинами, но девушка старалась не обращать внимания на подобные мелочи. Она дрожала мелкой дрожью, боясь, что ее обнаружат, и немного успокоилась, лишь когда услышала голоса перекликающихся стражников.
— Здесь никого.
— Это был кролик или тетерев.
— А я-то надеялся, что это голодная ведьма ждет не дождется, чтобы заполучить меня и мою лошадь.
— Ха! На тебя польстится только самая неразборчивая шлюха!
Стражники не прекращали своих шуточек до тех пор, пока не заметили, что крестьяне тихо смеются, прикрывая ладонями рты. Тогда один из них заорал:
— Двигайте вперед, ленивые недоумки, иначе испробуете острие моего меча!
Замок Сент-Эрт, около залива Сент-Ивес, Корнуолл, Англия
Овцы мертвы. Погибли все принадлежавшие ему овцы, сорок четыре штуки, и все потому, что пастух, Робин, наелся ягод боярышника и заработал страшный понос, а животные разбрелись по сторонам, попали в сильную бурю, со страху бросились на крутые скалы около Ирландского моря и сорвались вниз…
Сорок четыре овцы! Боже мой, это несправедливо. Что же ему теперь делать? У него нет денег, по крайней мере их не хватит, чтобы купить на ярмарке в Сент-Ивесе новое стадо овец, да еще таких, которые не прошли весеннюю стрижку.
Ему нужна одежда, его сыну нужна одежда, его воинам нужна одежда, не говоря уже обо всех его слугах. В замке есть люди, способные ткать: дармоед Принк, который вместо работы бьет баклуши, круглыми днями просиживая свою жирную задницу, и старуха Агнес, которая всем отдает приказы, но сама при этом ничего не делает, только брюзжит, жалуется и выводит его из себя.
Дайнуолд де Фортенберри выругался, ударил себя кулаком по ляжке и тут же почувствовал, как его шерстяная туника треснула от локтя до запястья. Тяжелая зима почти доконала обитателей Сент-Эрта. Впрочем, его люди уже начали сажать пшеницу и ячмень — этого достаточно, чтобы все, кто работал на него и зависел от его щедрости, не умерли с голоду. Многие хозяева не обращают внимания на то, что их крепостные живут в землянках и им почти нечего есть, но Дайнуолд считал подобные вещи недопустимыми: ему вовсе не хотелось по собственной глупости терять работников, ведь мертвецы не смогут посадить пшеницу, или подковать лошадей, или защитить Сент-Эрт. С другой стороны, мертвецам не нужна одежда, мрачно подумал Дайнуолд, вспомнив о гибели овец… Он все еще пребывал в размышлениях, гадая, что же делать, когда перед ним появился его шут, Круки. В детстве на него упало дерево, и мальчик вырос горбуном. Сейчас Дайнуолду было не до кривляний шута, и он махнул рукой, отсылая его прочь. В ответ Круки принялся скакать на одной ножке, и Дайнуолд понял, что шут хочет ему что-то сказать. Минуту понаблюдав за прыжками, он не сдержался и рявкнул: