– Спасибо, Тила, за очень подробный ответ. – Астела торопится не допустить оглашения расходов Ордена на косметические процедуры. Наивная! Девчонки все равно потом выспросят – не у меня, так у Тилы. – Обязательно выскажу благодарность твоей наставнице.
Джерийка краснеет от удовольствия, а Кенара с Ранелью заговорщицки переглядываются (чую, ждет кого-то допрос с пристрастием!).
Нет, Астелу можно назвать как угодно, но только не наивной! Исподволь, ненавязчиво уладить конфликт и одновременно изящно ткнуть меня носом в собственное несовершенство и полную зависимость от Ордена может только настоятельница. Виене это пока еще не по зубам.
Ална встает из-за стола, ее руки птицами взлетают в благословляющем жесте.
– Благословение Всевышнего дочерям Ордена. Урок окончен.
И, не дожидаясь ритуального ответа, выходит из класса. Вместе с алной из помещения исчезает вымечтанная прохлада.
Жара…
Следом за мной из подвала на улицу, неся на плече позабытую сумку Эоны и мою посеянную впотьмах шляпу, сгустком мрака просочился Верьян. Педантично запер тяжелую, окованную дверь, не поленился опустить толстый брус засова. Связка ключей со смачным бульком потонула в неподалеку стоящей бочке с дождевой водой.
Двигаясь скользящим, бесшумным шагом, темная фигура встала рядом со мной.
– Ты их убил!!! – точно разозленная ядовитая змея, зашипела я на Верьяна.
Меня потряхивало и колотило. Напряжение и испуг, так долго, жестко подавляемые, вырвались наружу.
– Ну убил. – В ответ на разъяренное шипение всего лишь спокойное пожатие плеч. – Бывает.
– Не бывает!
– Да ну? – В темноте я не вижу его лица, но готова поклясться: на нем красуется коронная издевательская усмешечка.
– Чтоб ты знал, я никогда…
Беснующиеся лошади, сбрасывающие наездников.
Человеческие крики. Ужас. Боль.
Рев воды, захлестнувшей обрыв. Она яростно ломает, комкает такие хрупкие живые существа…
Исковерканные тела, развешанные старыми тряпичными куклами на уцелевших деревьях…
Убийца.
– Знал.
Больше не говоря ни слова, Верьян нахлобучил мне на голову позабытую шляпу, сунул в руки пожитки Эоны и взял направление на просвет между домами. Немного помявшись, я побитой собачонкой потрусила следом, ежеминутно поправляя оттягивающие плечи сумки.
Хоть бы с поклажей помог…
«Кто там воротил нос от благородных рыцарей без страха и упрека, спешащих, по поводу и без, на помощь к даме?» Глупая была, неопытная. Исправлюсь.
Хмел беззаботно спал. Сильный, порывистый ветер разогнал тучи над его крышами, явив спящему городу темно-синий бархат неба. Звезды были такие яркие и сверкающие, будто ливший больше двух суток подряд дождь до блеска отдраил небесный купол. Подобревшая с позапрошлой ночи луна любовалась своим отражением в бесчисленных лужицах и в благодарность серебрила влажный булыжник мостовой.
Две фигуры ночными призраками скользили по городским улицам от тени до тени. Сливались с тьмой подворотни, завидев какого-нибудь припозднившегося горожанина, нетвердой походкой и тяжелым винным духом извещающего, какое именно заведение он только что покинул.
Пережидали, облегченно вздыхали и спешили дальше.
Редкое собачье брехание тотчас стихало, стоило полуночным странникам пройти неподалеку, после чего возобновлялось, доходя до хриплого исступления.
– Что с животными? – тихонько задала я беспокоивший меня вопрос, поравнявшись с Верьяном.
Меня не удостоили даже взглядом.
– Ничего особенного, – отмахнулся парень. – Просто… не любят меня эти… блохастые твари.
«Нелюбовь без резона – признак тяжелой умственной неполноценности». Или результат пробуждающейся магии Предвидения.
– Тому есть объективная причина?
Верьян на миг обернулся: в лунном свете холодноватой желтизной блеснули его кошачьи глаза.
– Можешь в этом не сомневаться, детка.
Поняли, заткнулись.
Надолго этих похвальных намерений не хватило. В моем запущенном случае любопытство нередко побеждает гордость.
– Куда идем?
– Никуда. Уже пришли.
Центральная площадь Хмела после народных гуляний, как и любая другая в подобной ситуации, не являла собой пример образцового порядка. Поутру, едва только предчувствием рассвета высветлит восточный край неба, сюда, громыхая по булыжной мостовой тележкой для мусора, придут золотари. Поругиваясь и мучаясь с похмелья, они очистят площадь от усыпавшей ее ореховой скорлупки да семечковой шелухи, палочек от сахарных петушков, черепков битой посуды. Выметут крупные и помельче лоскутки ткани, измятые и изорванные листья лопуха, ранее свернутые кульками на лотках у торговцев, и, перекидываясь с недоспавшими свое на дежурстве стражниками «бородатыми» подколками, «ночные короли» [ «Ночной король» – золотарь (ирон.).] пойдут дальше – чистить городские канавы и отстойники.
Но утро пока не наступило, и мусор, щедро накиданный хмельчанами, все еще толстым слоем покрывал площадь, добираясь грязной лапой и до прилегающих к ней улочек.
Верьян замер в переулке, настороженно оглядывая пусть весьма замусоренное, но открытое пространство, которое нам предстояло пересечь.
– Мы за Эоной? – Я подергала наемника за куртку, привлекая его внимание.
Выдрав рукав из моих цепких пальцев, он соизволил обернуться и нехотя пояснить:
– Твоя Эона, красиво принаряженная и крепко связанная, уже дожидается в условленном месте прибытия астахи.
– Так какого беса хмарного, не единожды пойманного, мы вообще сюда приперлись?! – В голосе проскальзывали истерические нотки, несмотря на все мои усилия их скрыть. – Золотарям подсобить?
Парень растянул губы в улыбке, показав, что оценил шутку. Но и сам в долгу не остался:
– Нет, навестить одного гостеприимного бургомистра.
– Но она же может погибнуть, пока мы… тут… да я никогда себе… – Неожиданно возникшее косноязычие мешало внятно поведать об обуревавших меня беспокойстве и чувстве вины перед подругой. – Сейчас же пошли… ох!
Длинные пальцы до боли сжали мои плечи – Верьян увлек меня в ближайшую подворотню. Я не сопротивлялась, хотя тело инстинктивно напряглось, готовое извернуться и вывихнуть кой-какому зарвавшемуся типу руку или, если повезет, то обе.
– Вот что, детка, – прошептал он, наклонившись к моему уху настолько близко, что его дыхание шевелило волосы, а странный пряно-терпкий запах затопил обоняние, – мне надоели твои вопросы, упреки и привычка всем распоряжаться.
– Но я…