– Да, Керек, я здесь. Какая темная нынче ночь. Луны совсем не видно. Скажи мне: как же кормчий узнает, куда следует грести?
– Он видит слабый свет Полярной звезды, принцесса. Наш кормчий знает каждую звездочку на небе. Готов поклясться, что он сумеет найти дорогу, даже если начнется ненастье и пойдет дождь.
– Зачем ты пришел на корму, Керек? Он не ответил, и она повторила вопрос.
– Чтобы помешать ему, – ответил он наконец. – Сегодня вечером он выпил слишком много меда. Он все время смеется и хвастается перед своими людьми, что сперва попробует, какова ты на вкус, и вышколит тебя и только потом женится. Он уверяет, что, если ты ему не понравишься, он отдаст тебя на потеху своей дружине, а потом выбросит за борт. А отцу своему, Олрику, скажет, что ты упала в море и утонула. Он не очень-то тебя жалует, принцесса. Он никогда не забудет, что по твоей милости его три дня рвало как гадюку, ужалившую христианского дьявола.
– Однако зачем-то я ему нужна, – сказала Чесса.
– Это точно, нужна, да только он этого не понимает. По годам Рагнор взрослый мужчина, но характер и желания у него как у незрелого мальчишки. Королевство Данло становится все слабее. Скоро саксы захватят Йорк, отберут у нас наши земли, присоединят их к своему королевству, и власти викингов придет конец. Это только вопрос времени. Когда Олрик умрет, Рагнору не хватит ни сил, ни ума, чтобы и дальше сдерживать натиск саксов.
Керек замолк и долго молчал, сидя подле Чессы под плотным кожаным навесом. Наконец он заговорил снова:
– Думаю, что ты сможешь многое сделать, чтобы не дать саксам разгромить Данло.
– Кто? Я?! Но ведь я всего лишь женщина.
– Это верно. Но существовали же женщины-воительницы, которые вели в бой мужчин и наголову разбивали врага.
– Да, – согласилась Чесса. – Мне рассказывали о Боадицее, королеве бриттского племени айсенай. Она храбро сражалась против римлян, но в конце концов они ее победили, Керек. Она погибла, и вместе с нею погибли тысячи воинов.
– Мужчины шли в битву под ее началом. Я слышал, что ее воины, прежде чем их разбили и предали мечу, истребили семьдесят тысяч римлян.
– И ты полагаешь, что из меня выйдет вторая Боадицея? По-моему, это глупость.
Она не видела его в темноте, но чувствовала на себе его взгляд.
– Ты еще очень молода, так что пока рано говорить об этом. Но я видел, с каким холодным презрением ты смотрела на Рагнора. Ты говорила с ним зло и гневно, хотя и знала, что за это он ударит тебя. Ты не плакала, не молила о пощаде. Тебе неведом страх.
– Но это вовсе не значит, что я прирожденная воительница. Это означает только одно – что я дура.
– Ты сама отомстила за себя. Ты не стала искать мужчину, который бы совершил возмездие.
– Приготовить рвотное зелье было парой пустяков.
– Но как ты убедила его выпить эту дрянь? Она рассмеялась;
– Он был уверен, что я все равно пущу его в свою постель, хотя я и сказала ему прямо, что он – козье дерьмо и ядовитая змея. Он просто не мог поверить, что женщина способна говорить серьезно. Поэтому когда я улыбнулась ему и предложила напиток с имбирем, он расплылся в ухмылке и выпил все до дна. Блевать он начал не сразу, а только к вечеру следующего дня. До него так и не дошло, что я с ним сделала.
– Ему было хуже, чем речной змее, которую завязали узлами. Глядя на него, все прыскали в рукава.
– И все же я не более чем обыкновенная женщина, Керек. Я верила Рагнору, в самом деле верила, что он меня любит. Я не из тех храбрых женщин, которые способны спасти королевство. Я самая обычная, заурядная дура.
– А до Рагнора ты кого-нибудь любила?
– Нет, но… Керек встал.
– За последние дни я хорошо узнал тебя, принцесса. Ты сможешь многому научиться. Смотри-ка, начинается дождь. И ветер вдруг поднялся. Вот теперь мы увидим, действительно ли наш кормчий способен чуять звезды и держать курс, когда небо обложено тучами.
– Я бы предпочла, чтобы он посадил нас на мель.
– Если даже тебе удастся убежать, я все равно опять схвачу тебя и отдам Рагнору. Но знай: я сделаю это ради Данло, а не ради этого кичливого ничтожества.
Чесса снова опустилась на ковер и натянула одеяло до самого подбородка. Неужели он и впрямь считает ее женщиной-воительницей? Положительно, этот Керек повредился в рассудке.
* * *
Они покинули Руан и поплыли вверх по Сене к Ла-Маншу на двух боевых кораблях и двух торговых. Меррик предвкушал большой барыш.
– У нас есть изящные кубки из мыльного камня, гребни, выточенные из оленьей кости, и красивые браслеты работы Гира-датчанина. Йорк – большой торговый город. Мы выручим там много серебра. – Он улыбнулся, глядя сверху вниз на свою жену. – И потом, мне хочется купить тебе алое платье. Сколько красок ты ни перепробовала, тебе так и не удалось получить этот цвет.
Само собой разумеется, что помимо товаров, предназначенных для продажи, торговые суда везли также и предметы, необходимые для обустройства на новом месте: одежду, сундуки, рыболовные сети, семена, – поскольку никто не знал, что они найдут в Шотландии, когда доплывут до ее берегов и по узкому заливу Морэй-Ферт доберутся до торгового города, называемого Инвернесс. Клив охотно отдал Кири на попечение Ларен, которая командовала одним из торговых кораблей. Надо сказать, что взять на себя командование им она согласилась не сразу.
– Я предпочитаю остаться с Мерриком и с тобой, Клив, – сказала она, недовольно посмотрев на мужа, когда тот предложил ей перейти на торговое судно.
– Мои люди были бы счастливы видеть тебя здесь, тем более что ты искусный скальд и любому хочется тебя послушать, но еще в Малверне Олег попросил меня разрешить тебе взять на себя командование вторым торговым кораблем. Он сказал, что ты справишься лучше любого мужчины.
– Ты лжешь так же легко, как умирающий, который клянется, что отныне больше не будет грешить.
– Вот поэтому ты меня и обожаешь. Она, не выдержав, рассмеялась и, наклонившись, взяла на руки Кири:
– Пойдем, моя радость, а вечером я снова принесу тебя к твоему отцу.
Позже, когда корабли вошли в Ла-Манш, Меррик сказал:
– Меня беспокоит, что ты взял с собой Кири. Тебе следовало оставить ее в Малверне с моими мальчишками или в Руане, у Ролло.
– Нет, – возразил Клив. – Я взял ее, потому что еду домой, Меррик. Я смогу защитить ее. А кроме того, ты же знаешь, она не любит разлучаться со мной.
– Не любит – это еще слишком мягко сказано. Она начинает плохо есть, перестает играть с другими детьми. Она выполняет несложную домашнюю работу, которую ей поручает Ларен, но делает это без всякой радости. Страшно смотреть, как она тает на глазах, когда ее отец долго не возвращается.
– Вот видишь, значит, я был прав, взяв ее с собой, несмотря на все ожидающие нас опасности. Я не смог бы сказать ей, сколько дней пробуду в отъезде, потому что на сей раз это невозможно высчитать. Лучше уж я буду беспокоиться о том, что может с нею приключиться в походе, чем о том, что она чахнет и угасает вдали от меня, потому что я не вернулся к ней в тот день, в который обещал.