Он расслышал разочарование, прозвучавшее в ее мелодичном голосе, и почувствовал, что ей горько за сына.
– Аргана, ты знаешь, что такое христианский ад? Я провел в нем пятнадцать лет. А ведь я не сделал ничего плохого. Я был пятилетним ребенком, когда меня лишили семьи и продали в рабство в чужие края. Так неужели я не заслужил, чтобы мне вернули мой дом и то, что должно принадлежать мне по праву? Твой сын Атол – прекрасный юноша и мой единокровный брат. Я очень надеюсь, что он не будет испытывать ко мне ненависти и признает мои права. Ибо что мое, Аргана, то мое, и я не собираюсь отказываться от своего наследства. Уверен, ты признаешь мою правоту, ведь ты как-никак моя сестра.
– Да, в твоих рассуждениях не к чему придраться, но Атолу от этого не легче. Он уже почти взрослый, он всю жизнь считал, что унаследует Кинлох, но вдруг являешься ты, и он остается ни с чем. И вот еще что. Ты не помнишь моего отца, а я помню. Он очень любил свою семью, любил своих сыновей. Говорили, что он погиб в стычке с разбойниками, но, как я тебе уже говорила, я этому не верю. Я не сомневаюсь, что его убил Варрик.
– Не беспокойся за Атола, Аргана. Он пробьет себе дорогу, ибо таков удел всех младших сыновей. У меня бы тоже ничего не было, если бы был жив наш брат Этар. Варрик сказал мне вчера вечером, что вскоре после того, как я потерялся, исчез и он, и все решили, что он упал в озеро и был съеден чудовищем.
– Скорее всего он просто утонул, и подводное течение затянуло его в одну из береговых пещер, которых здесь очень много. Но наверняка я этого не знаю. Сначала умерла наша мать, потом пропал ты и, наконец, исчез Этар. А Варрик остался. Знаешь, наша мать испытывала к нему сильное вожделение. И она его боялась. Как раз это ему и было надо. Ему нравится внушать страх. Он странный человек, его происхождение и прошлое покрыты мраком, но наша мать все равно вышла за него замуж.
– А ты тоже его боишься? До сих пор? Аргана улыбнулась, показав белые ровные зубы. Она все еще была красивой женщиной, такой же высокой, как Клив, стройной, с ярко-голубыми глазами и ямочками на щеках. В ней не было волшебной красоты Кейман, но явно было больше твердости и силы. Морщины на ее лице говорили о том, что она не просто скользила по жизни, а по-настоящему жила и, наверное, страдала. Возможно, ее следует опасаться и, уж во всяком случае, он должен будет получше ее изучить, прежде чем поймет, чего от нее следует ждать. Ведь теперь он, Клив, для нее почти чужак. Полузабытый мальчик, пропавший много лет назад. К тому же она знает, что он приходится ей братом только по матери.
– Боюсь ли я Варрика? Ну разумеется, боюсь. Его все боятся. Ему нравится внушать трепет, нравится, когда вокруг него веет страхом. Он хочет, чтобы люди преклонялись перед той завесой тьмы, которой он окружает себя.
– Ты говоришь красноречиво, Аргана, – сказал внезапно подошедший Варрик.
Она вздрогнула, но не побледнела и не отшатнулась.
– Я замужем за тобой уже много лет, Варрик, вот и выучилась от тебя красноречию, насколько это возможно для женщины. Хорошо ли я усвоила урок?
Варрик величаво простер руку, изящную, белую, с тонкими длинными пальцами, без единой мозоли, без каких бы то ни было следов физического труда.
– Да, Аргана, мы женаты уже почти восемнадцать лет, – проговорил он. – Атолу исполнилось шестнадцать, он уже почти взрослый. Его долг – чтить своего старшего брата Клива, который чудесным образом вернулся к нам, словно вознесенный обратно на землю из царства мертвых. Теперь моим спутником и правой рукой будет не Атол, а Клив. Ты поняла меня, Аргана, не так ли?
– Собственно, до царства мертвых дело не дошло, – заметил Клив, глядя в лицо Варрика. Да, этот человек, несомненно, был его отцом. Смотреть на него было все равно, что смотреть на свое собственное отражение. Это ошеломляло и в то же время пугало.
– Я слышал о том, как ты спасся из Киева вместе с Мерриком и его благородной супругой Ларен, – сказал Варрик. – Скальды с удовольствием рассказывают эту историю. Но скажи мне, Клив, отчего ты не попытался вернуться домой сразу же после того, как обрел свободу?
– Я забыл, кто я и откуда, и память начала возвращаться ко мне лишь недавно, когда мне стали сниться сны о моем детстве. В конце концов я вспомнил почти все. Я помню, как ехал на своем пони и какой-то человек остановил меня. Когда я говорил с ним, кто-то подкрался ко мне сзади и сильно ударил по голове. Потом он, как видно, решил, что я умер, и оставил меня лежать на берегу Лох-Несс. Проезжавший мимо торговец наткнулся на меня, отвез к себе домой, дал мне имя Клив, выходил меня, а когда я полностью поправился, продал в рабство. Я ничего не помнил ни о своей семье, ни о доме, пока три года назад мне не начали сниться сны.
– Принеси мне каши, Аргана, – сказал Варрик. – Может статься, что это я послал тебе те сны. Клив. Я умею насылать на человека сновидения и иногда делаю это невольно, не отдавая себе в том отчета.
– Если тебе нравится так думать, что ж, почему бы нет?
Аргана бросила на Клива взгляд, в котором ясно читалось предостережение, однако ничего не сказала, только утвердительно кивнула и направилась к огромной яме для очага, где горел медленный огонь. Железный котел, в котором варилась каша для утренней трапезы, был очень велик, намного больше тех котлов, которыми пользовались в Малверне и на Ястребином острове.
– Сколько людей живет в Кинлохе? – спросил Клив.
– Почти сто. После того как я женился на твоей матери, у моих воинов родилось здесь много детей. По твоим глазам я вижу, о чем ты сейчас думаешь, Клив. Ты мой сын, однако ты помнишь человека, который, как ты думал, был твоим отцом. Он был не таким уж плохим воином, но мозгов у него было не больше, чем у скотины, иначе он не лишился бы жизни и всего, что имел. Я взял твою мать силой, Клив, когда она купалась в озере, взял потому, что хотел ее, и в тот день она зачала тебя. Поскольку ее первый муж, тот, кого ты считал своим отцом, не знал о моем существовании, он решил, что твои разные глаза – дар богов того племени, к которому принадлежала твоя мать… А вот и моя каша. Садись рядом со мною, Клив. Нам с тобой надо о многом поговорить. Я хочу побольше узнать о твоих снах.
Клив взглянул на Чессу, которая играла с Кири, кидая ей маленький кожаный мячик. Ларен разговаривала с Кейман, а Меррик – с воинами Варрика, которые точили свои мечи и топоры.
Внезапно послышался рев сильного ветра и огромная деревянная крепость затряслась, словно под напором бешеной, неистовой бури. Все сорок с лишним человек, находившиеся в общем зале, разом замолчали. Никто не вскрикнул, никто не пошевелился. Все стали неподвижны, как камни, и безмолвны, как железный котел, висящий над очагом.
Затем к реву ветра прибавился новый звук – шум бурлящей воды, обрушивающейся на скалы. Казалось, что все озеро, яростно клокоча и пенясь, поднимается и вот-вот обрушится на крепость, хотя этого никак не могло быть, ведь Кинлох стоял на самом высоком месте мыса, на несколько сот футов выше поверхности Лох-Несс.