Варрик стоял поодаль, молча глядя на это веселье. Он не хмурился, однако и не улыбался. До его слуха донесся голосок Кири:
– Игмал, я понюхала тебя, и от тебя больше не воняет. Ты помылся, да? Как я тебе говорила?
– Да, малышка, помылся. С тех пор не прошло и трех дней.
– И твоя медвежья шкура почти не воняет, – заметила Кири и понюхала ее еще раз.
– Ну конечно. Ведь я мылся в ней.
Кири залилась веселым смехом и долго не могла остановиться.
– Я спрошу отца и Чессу, можно ли и мне мыться, не снимая одежды.
Приближалось зимнее солнцестояние, однако снега не было. Не было и ночных заморозков, от которых у спящих начинают стучать зубы. Чесса погладила свой округлившийся живот. В последнее время люди из Кинлоха все чаще приходили в их с Кливом усадьбу, и немудрено. Здесь были и смех, и споры, и ссоры – и никакого колдовства, ничего таинственного и пугающего. Никаких черных плащей, развевающихся при полном отсутствии ветра.
Чесса улыбнулась, глядя на Варрика и одновременно сжимая руку Клива. Что же на уме у ее тестя? Может быть, он наконец решил отступить и оставить ее в покое?
– Добро пожаловать, отец, – сказал Клив. – Чесса считала, что ты сегодня заглянешь к нам, и велела женщинам наготовите” побольше еды. Скоро все уже будет готово для пира, так что если ты хочешь послать кого-нибудь в Кинлох за остальными, тебе надо поторопиться.
Варрик снисходительно улыбнулся.
– Мне не нужно никого посылать. – И он вынул из футляра бурру. – Я вызову своих людей с помощью чар.
Он любовно погладил бурру и отошел на несколько шагов в сторону. Потом посмотрел на Чессу, скользнув взглядом по ее животу, и в его глазах она заметила сомнение и вместе с тем – твердую решимость. Чесса вздохнула. Стало быть, истерический припадок, который она разыграла после того, как ее спасли, не отвратил его от нее.
Она сложила руки на груди и зевнула. Варрик продолжал смотреть на нее не отрываясь, и теперь в его странных разноцветных глазах сверкал гнев. Когда ей случалось рассердить Клива, она иногда думала, что его золотистый глаз, пожалуй, выражает больше ярости, чем голубой. Однажды она сказала ему об этом, и они оба так хохотали, что забыли про свою ссору.
Варрик взошел на вершину Соколиного гребня – в окрестностях Карелии это была единственная возвышенность, – в очередной раз решив показать, на что он способен. Он вызвал и гром, и холодные белые вспышки молний. Однако дождя он не наколдовал, за что все были ему очень благодарны.
Закончив, он обернулся и застыл как громом пораженный. Никто на него даже не взглянул. Игмал учил Кири метать деревянный нож, который он сам для нее вырезал. Другие дети внимательно наблюдали за ними и просили, чтобы он научил и их. Трое воинов из Кинлоха – его воинов! – пили мед и шутливо пихали друг друга локтями. Другие были заняты разговором с обитателями Карелии, которые прежде тоже входили в его дружину, и никто не обращал на него, Варрика, ни малейшего внимания. Двое его младших сыновей бросали камешки в озеро, соревнуясь, кто дальше бросит. Аргана, всегда молчаливая, покорная Аргана, разговаривала с Чессой и еще несколькими женщинами. Внезапно Чесса засмеялась над чем-то, что сказала Аргана. Как, неужели Аргана сказала что-то смешное?
Никто не глядел в его сторону, кроме одного-единственного пса, который сидел, наклонив голову набок, и таращился на странного человека в черном.
Варрик решительно подошел к Чессе.
– Пойдем, – властно сказал он.
Чесса улыбнулась ему:
– Ты уже вызвал остальных людей из Кинлоха?
– Да, вызвал, – ответил он тоном, который показался ей похожим на тон обиженного ребенка.
– Вот и хорошо, – сказала Чесса. – Эта твоя палочка – очень удобная штука. Я скажу женщинам, чтобы они поджарили еще кабанятины для гостей. Как удачно, что Клив и его люди подстрелили нынче утром больше дюжины фазанов. У нас будет знатное угощение.
– Это не палочка, а бурра. И я же ясно сказал тебе, чтобы ты пошла со мной.
Чесса продолжала улыбаться:
– Ах да, я забыла. Ты хочешь поговорить со мной именно сейчас? Нельзя ли отложить этот разговор на потом? Сейчас я очень занята. Ну хорошо, Варрик, давай отойдем;
Они вошли в дом. Здесь не было деревянного помоста, как в Кинлохе. В длинной общей зале пахло жарящимися фазанами, пекущимся хлебом и дымом, который поднимался из очага. Варрик подошел к столу и взобрался на него.
– Осторожнее, отец, – сказал Клив. – Этот стол качается.
– – Да, – ухмыльнулся Игмал. – Клив приделал к нему ножки разной длины.
Клив ткнул его локтем под ребра.
– Замолчите, – бросил им Варрик и посмотрел на Чессу. – Подойди ко мне.
– Надеюсь, ты не станешь просить, чтобы я тоже залезла на стол, – сказала Чесса, поглаживая живот.
Варрик гневно сдвинул брови, казалось, еще немного – и он зарычит.
Внезапно он слез со стола и, вытащив из футляра бурру, протянул ее Чессе.
– Возьми ее. Возьми и скажи, что ты чувствуешь, что ты видишь.
Чесса медленно вытянула руку и взяла бурру, но тут же вскрикнула и схватила палочку обеими руками, словно ей было не под силу держать такую тяжесть одной рукой.
– Она ужасно тяжелая, – пробормотала она и положила бурру на стол, однако не отняла от нее рук. Варрик сверлил ее взглядом:
– Сейчас бурра горяча, не так ли?
Чесса покачала головой:
– Вовсе нет. Я чувствую только, что она тяжелая, такая тяжелая, что я не могу ее держать.
– А теперь она стала холодной, верно?
– Холодной? Вот уж нет. На ощупь это обычное дерево, только очень тяжелое.
– Что ты видишь? Чесса посмотрела на бурру:
– Нарисованные круги и квадраты. Краска, похоже, выцвела и скоро начнет лупиться. Возьми обратно эту палочку, Варрик. Она мне не нравится.
На его лице отразилось недоумение, потом гнев.
– Я спросил тебя, что ты видишь, а не как выглядит бурра.
– Что я вижу? Ничего не вижу, разве что этот стол. Боюсь, он слишком мал, чтобы на нем поместились все кушанья, которые мы готовим.
Варрик выхватил у нее бурру и засунул ее обратно в футляр.
– Все дело в ребенке, – сказал он. – Ребенок забрал твою силу.
– Какую силу? – удивленно спросила Чесса. – Колдовская сила есть только у тебя, Варрик. У меня ее нет. Он испустил глубокий вздох и приказал:
– Аргана, принеси мне меду.
– Не могу, Варрик. У меня руки в капусте. – В голосе Арганы все еще звучали отголоски веселого смеха.
Он медленно повернулся и посмотрел на женщину, которая восемнадцать лет была его женой. Она рубила капусту и укладывала ее на большое деревянное блюдо.