Ларен провозилась не меньше часа, но сумела все-таки вымыть волосы и выкупаться целиком, не замочив при этом больную ногу. Когда Меррик вновь вошел в плохо освещенную купальню. Ларен прикрылась все той же старой рубахой. Меррик бросил ей на колени сверток одежды.
– Надень чистое. Здесь платье и верхняя рубаха. Я не намерен появиться дома с этаким мальчишкой-оборванцем.
Ларен молча уставилась на него.
– Спасибо, – с трудом выговорила она наконец.
– Заканчивай, нам надо еще заглянуть к сапожнику. Тебе нужны башмаки.
Когда через три часа они возвращались на ладью, живот Ларен был набит едой, на ней было красивое платье, а мягкие кожаные башмаки облегали ее ступни.
За последние два года она ни разу не чувствовала себя так хорошо. Девушка казалась себе.., о нет, она даже не могла подобрать слова, чтобы выразить, как все это замечательно.
– Мне страшно, – внезапно произнесла она, обращаясь к Меррику, медленно шагавшему рядом с ней.
Ларен сильно хромала, но Меррик не предлагал понести ее на руках или как-то помочь, и это ей тоже нравилось. Мягкая шерстяная юбка не терзала больную ногу так, как штаны, и это тоже было прекрасно.
– Чего ты боишься?
– Что ты собираешься сделать со мной и Таби?
И с Кливом?
Меррик нахмурился, но ответил только:
– Придет время, и я тебе скажу. Пойдем, посмотрим, сумел ли Клив подобрать одежду для Таби.
Братишка выглядел таким же умытым и нарядным, как и она сама, но еще больше Ларен удивилась, обнаружив, что Клив тоже получил новую рубаху и новые штаны, а на ногах у него кожаные башмаки с мягкими ремешками, пересекающимися под коленями. Выглядел он просто замечательно. Усмехаясь, он напыжился специально для Ларен. Она впервые увидела его таким веселым. Как ему шла улыбка! Ларен едва замечала шрам, который так уродовал Клива, особенно когда он улыбался, но этот рубец будто не имел никакого отношения к самому Кливу. Она так радовалась за него!
Наверное, даже если бы Ларен успела подумать, она все равно сделала бы именно то, что сделала: повернувшись к Меррику, она испустила радостный клич и, обхватив его обеими руками, всем телом прижалась к нему.
– Спасибо… – пробормотала она, не разжимая объятий, но, едва она посмотрела ему в лицо, как тотчас осознала, что натворила: она по собственной воле прикоснулась к этому викингу, более того, она прижалась к нему, словно к верному другу, брату, а то и мужу. Только в эту минуту она заметила наконец, что Меррик – высокий, красивый мужчина, и ей приятно обнимать его, ощущать пальцами его плечи и руки, она никогда не испытывала столь странного чувства и напугалась, поняв, сколь сильное это доставило ей удовольствие. И все же Ларен не выпустила Меррика из своих объятий, напротив, она еще теснее прижалась к нему, удерживая его, удерживая ту радость, которую познала от этого прикосновения.
Меррик не шелохнулся, он словно застыл, руки его бессильно повисли. Он не сумел выдавить из себя ни единого слова. И Ларен не сразу заметила, что Меррик будто оцепенел. Должно быть, она осрамила его своим поведением. Ведь она всего-навсего рабыня, которой он покровительствует ради Таби, а сама по себе она ничего не значит для него. Ларен поспешно разжала руки и отступила, ссутулившись.
Однако Таби и невдомек было, что между ними что-то произошло. Едва Клив опустил мальчика на землю, как он тут же сменил Ларен и принялся дергать Меррика за подол рубахи, пока викинг не наклонился и не подхватил малыша на руки. Тогда Таби обвил тонкими ручонками шею Меррика, обнимая его так, словно хотел задушить, и хохоча во весь голос:
– Я – принц! – во всеуслышание объявил Таби. – Ты купил новый наряд принцу Придет день, и я вознагражу тебя.
Меррик вновь ощутил болезненный и вместе с тем сладостный укол в сердце, он крепко прижал к себе Таби, вдыхая нежный детский запах, вслушиваясь в звонкий колокольчик его смеха. Мальчик принадлежал ему, ему одному, и Меррик не собирался никому отдавать его.
– Благодарю тебя, принц Таби, – произнес он, касаясь губами его щеки, которая, к радости Меррика, уже не казалась такой впалой.
Он оглянулся на Ларен. Она стояла совсем близко, а рядом с ней Клив. Ларен глядела на Меррика и на Таби, и викинг не сразу уловил выражение ее глаз. Наконец он догадался, что в глазах рабыни мелькает страх. Неужели она боится его? Конечно же, нет, она сама только что кинулась ему в объятия. Или все дело в том, что Ларен осознала, как много значит для него Таби? Меррик постарался побыстрее забыть то ощущение, которое он пережил в краткий миг, когда Ларен доверчиво, беззаветно, всем телом прижималась к нему. Это ничего не значит, но он испытал сильный прилив желания, да и то лишь потому, что давно не имел женщины. Отвернувшись от Ларен, викинг принялся целовать Таби. Он прикоснулся губами к обеим щечкам малыша, погладил его своими огромными ладонями, хмурясь, оттого что Таби по-прежнему был чересчур тощим – маленькие косточки остро торчали, выпирали ребра.
На миг Меррик прикрыл глаза, впитывая исходящее от крошечного тельца тепло, наполнявшее викинга уверенностью в осмысленности всего происходящего: он предназначен стать защитником этого человечка, вырастить и воспитать его. Что касается Ларен, она – сестра Таби, вот и все. Знать бы еще, откуда они оба родом?!
Вестфольд показался Ларен огромной страной. Обрывистые утесы нависали над заливом, уходили в небеса, тонули в сгустившихся облаках. Холмы и горы поросли дубами и соснами, иные из них так круто поднимались вверх, что Ларен подумала – ей никогда не добраться до вершины этих высочайших хребтов. Вода в заливе как бы застыла, напоминая гладкое стекло, но течение подгоняло лодку, и гребцы переговаривались и обменивались шуточками.
Воздух стал теплым, ласковым, небо – прозрачным, глубоким. Поразительная страна! Ларен и не догадывалась раньше, как тут красиво. Она не могла оторвать взгляд от бесконечной цепи утесов, делавшейся все длиннее, когда ладья огибала очередной попорот, скользя вдоль фьорда.
– Здесь мой дом, – объявил Меррик, – скоро мы пройдем мимо долины Гравак. Там у меня много родичей.
Он умолк, но легкая улыбка по-прежнему морщила уголки его губ.
– Мы остановимся у них?
– Нет, – покачал головой Меррик, – я хочу поскорее вернуться домой. Это глупа, но меня все время терзает какое-то странное предчувствие, если только мои мысли не заняты каким-то делом. Это тревожит меня.
Ларен всегда верила в такие приметы.
– О каком предчувствии ты говоришь?
– У, меня мурашки по коже бегают. Мне хочется плыть как можно быстрее, будто дома что-то случилось, – Меррик снова покачал головой. – Разумеется, все это глупости. Я становлюсь глуп, словно баба.
– Значит, я, по-твоему, глупая баба?
– Что с тобой спорить? Ладно, я становлюсь глуп, как любая баба, кроме тебя.