Джерри – с любовью. За его поддержку, а главное за то, что он во мне никогда не сомневался.
Благородные воины рождены для битв, а сражения возвышают тех, кто предается им без трусости и страха.
Жан Фруассар [1]
1086 год, Англия
Рыцарь в молчании готовился к сражению. Он сидел верхом на деревянном табурете, вытянув мускулистые ноги, а слуга натягивал на него кольчужные чулки. Потом рыцарь встал, и другой слуга надел на него тяжелую броню поверх толстой стеганой рубашки из хлопка. Наконец он поднял руки, чтобы дать возможность прикрепить к металлической петле на поясе драгоценный меч – дар самого Вильгельма [2] . Мысли рыцаря витали далеко: он не думал ни о своем облачении, ни о том, что его окружало. Он размышлял о предстоящем сражении, о тактике, которую следует избрать, чтобы добиться победы.
Неожиданные раскаты грома вывели его из сосредоточенной задумчивости. Откинув полог шатра, рыцарь долго смотрел на затянутое тяжелыми тучами небо.
Слуги, боясь прервать раздумья своего господина, занимались каждый своим делом.
…Наконец облачение было завершено. Быстрыми, широкими шагами рыцарь вышел из шатра и, вскочив на могучего боевого коня, не оглядываясь, поскакал прочь от лагеря в сторону леса.
Перед сражением хотелось побыть одному.
Лес манил свежестью и покоем. Рыцарь продирался сквозь низко свисающие ветви деревьев, не обращая внимания на фыркающего коня, которому явно не нравилась такая прогулка.
Вскоре, преодолев некрутой подъем, воин натянул поводья. В низине его взору предстало имение.
При мысли о том, что изменники обосновались в замке, его сердцем вновь овладела ярость, но рыцарь быстро взял себя в руки. Месть свершится, и он вернет свои владения. И только тогда он позволит выплеснуться ярости. Только тогда и не раньше.
Воин, очарованный величественной картиной, не мог оторвать глаз от поместья: толстая, неровная стена в двадцать футов замыкала в себе многочисленные строения. С трех сторон замок омывала река. И это особенно радовало рыцаря – проникновение с воды казалось почти невозможным. Главные здания, выложенные из камня, фасадами выходили на огромный двор. На лице воина промелькнуло выражение упрямой уверенности: очень скоро он сделает замок неприступным. То, что случилось, не должно повториться!
Темные грозовые облака в попытке затмить восходящее солнце образовали серую изогнутую борозду. Ветер наполнял округу всевозможнейшими звуками: порывистый вой, перемежавшийся с низкими, свистящими стонами, привел черного коня в дрожь, но всадник властно стиснул его бока каблуками, и животное успокоилось.
Рыцарь вновь поднял голову – клубящиеся тучи были уже прямо над ним. Казалось, на землю вот-вот опустится ночь.
– Погода не умиротворяет мой дух, – пробормотал он.
Уж не дурной ли это знак? Предрассудки не были чужды воину, хотя он всегда смеялся над теми, кто перед каждым сражением суеверно отмечал приметы: как-то окончится битва?
Он, в который уже раз, вернулся к плану сражения. Нет, как будто каждая деталь отработана, все продумано. И все-таки что-то беспокоило. Но что?..
Огненная вспышка молнии вывела воина из задумчивости, он натянул поводья, поворачивая коня назад, к лагерю, как вдруг увидел ее.
Стоя на соседнем холме, она, казалось, смотрела на него в упор. Но вскоре рыцарь понял, что это было не так: ее взгляд был устремлен на замок, его замок.
Незнакомка очень прямо держалась в седле. Вокруг ее лошади в яблоках кружили непонятной породы собаки, статью напоминавшие волков. Длинные белокурые волосы хрупкой всадницы рассыпались по плечам. И даже с такого расстояния было заметно, как белая ткань туники под порывами ветра облегает округлые формы груди.
Всадник вряд ли мог дать объяснение тому, что увидел. Одно было ясно: такой красавицы он раньше не встречал.
Неожиданно рыцарь увидел ястреба. Тот несся очень низко над землей, и, что больше всего встревожило его, птица явно устремилась к прекрасной даме. Но та не испугалась, а, когда ястреб закружил прямо у нее над головой, даже помахала ему рукой, словно приветствуя старого друга.
Рыцарь на мгновение зажмурился, а когда снова открыл глаза, видение исчезло. Он тронул лошадь. Надо поспешить к ней.
Через несколько минут всадник уже был на соседнем холме, но все напрасно – девушка-видение исчезла. «Да, это было лишь видение, доброе предзнаменование перед сражением», – подумал воин.
В лагерь рыцарь возвращался в приподнятом настроении. Его люди уже были в седлах и ждали только приказа. Он одобрительно кивнул и потребовал копье и щит с гербом.
Слуги бросились к господину – вдвоем с тяжелым щитом – и встали рядом, ожидая, когда он примет оружие. Но, к их смущению, рыцарь медлил, только уголки губ тронула едва заметная улыбка. А потом сделал то, что удивило не только слуг, но всех ратников: наклонился и указательным пальцем обвел вырезанный на щите силуэт ястреба.
Затем откинул голову и, раскатисто рассмеявшись, без видимых усилий поднял левой рукой щит, а правой – копье.
Длинные, тонкие пальцы солнечных лучей коснулись земли, ознаменовав наступление нового дня.
Прислонившись к ветхому дверному косяку, несколько долгих минут Элизабет наблюдала за появлением солнца. Потом вышла из хижины.
Высоко над деревьями, распластав крылья, парил ястреб.
Заметив девушку, птица ринулась к земле и с пронзительным криком и громким хлопаньем крыльев уселась на ближайший валун.
– Вот и ты, мой гордый друг, – мягким голосом поприветствовала ястреба девушка. – Сегодня что-то рано. Тоже не спится?
Она нежно улыбнулась птице и протянула навстречу правую руку так, что ладонь оказалась чуть выше пояса.
– Садись.
Ястреб, склоняя голову то на один, то на другой бок, не сводил с ее лица пронизывающего взгляда, из горла полились клекочущие звуки. Бархатные глаза казались дикими и злыми, но Элизабет это не испугало. Доверчиво глядя на птицу, она вновь позвала ее. Ястреб вмиг опустился на обнаженную руку хозяйки.
От прикосновения длинных и острых, как клинки, когтей не было больно. Девушка знала, что птица не поранит ей кожу.
– Ну что мне с тобой делать? – Голубые глаза Элизабет искрились весельем. – Растолстел, дружок, обленился. Я тебя выпустила, а ты отказываешься от свободы. Если бы только люди так же хранили преданность, как ты, моя верная птичка. – Радость ее внезапно сменилась всепоглощающей печалью.