Мэри Роуз посмотрела на Харрнсона и улыбнулась.
– Я верю. Делай то, что считаешь нужным. Сейчас не время думать обо мне.
Харрисон благодарно закрыл глаза и медленно кивнул.
– Спасибо.
– За то, что я тебе верю?
– И еще за то, что ты меня любишь… и за то, что ты есть.
– Поцелуй меня.
Харрисон исполнил просьбу жены. Супруги снова пошли к дому.
– Я собираюсь прокатиться верхом. Не хочешь поехать со мной?
– Наверное, тебе сейчас лучше побыть одному.
Харрисон снова поцеловал жену и повлек к загону. У конюшни Мэри Роуз прислонилась к ограде.
Через минуту Харрисон вывел во двор Мак-Хью. На жеребце не было ни седла, ни уздечки, но он послушно шел за хозяином. Внезапно Харрисон ухватил его за гриву и взлетел ему на спину. Мак-Хью галопом пустился вверх по склону первого холма.
– Он ездит верхом, как индеец, – заметил Трэвис. – Куда это он?
– Ему надо все как следует обмозговать.
– Твой отец, хотел бы, чтобы ты сыграла ему на рояле. Как у тебя настроение – сыграешь?
– Я в порядке, – ответила Мэри Роуз, надеясь, что игра на фортепьяно поможет ей на какое-то время забыться. Она вошла в дом и села на скамейку перед инструментом. Отец, явно сгорающий от нетерпения, встал рядом.
– Что ты собираешься сыграть, дочь?
По выражению лица Мэри Роуз братья сразу поняли, каков будет ее ответ.
– Пятую, – в один голос заявили они. И Мэри Роуз заиграла.
* * *
Утро пятницы выдалось солнечным. При виде голубого неба Мэри Роуз испытала разочарование. Ей казалось, что природа должна была отреагировать на события, происходящие в городе, бурей или внезапной грозой.
Она поехала в город с отцом в крытой коляске. Обоим ни о чем не отелось говорить. Мэри Роуз молилась про себя, испытывая сильнейшую тревогу за Адама и Харрисона. Все теперь зависело от ее мужа.
Мэри Роуз хотела поговорить с ним, рассказать ему, как сильно она любит его и как верит в него, но Харрисон ничего не желал слушать. Он был немногословен и явно думал о чем-то своем. Она даже испугалась. Когда муж собрался уходить, он обернулся и заявил, что, если она скажет или сделает для него что-нибудь хорошее, он запихнет ей в рот кляп, а то и запрет ее в шкафу на целый день.
– Другими словами, ты не хочешь, чтобы тебя что-либо отвлекало от дела?
Харрисон кивнул.
Через час вся семья отправилась в Блю-Белл. Харрисон ехал первым. Замыкал процессию Трэвис, вооруженный дробовиком. У самого въезда в город Харрисон остановил кавалькаду.
– Мэри Роуз, ты нормально себя чувствуешь? Я не хочу, чтобы тебя стошнило в суде.
– Меня не стошнит, – пообещала она.
– Адам, я где-то читал, что рабам не позволялось смотреть на своих хозяев без приказа. Это правда?
– Да. Если раб нарушал сие правило, это считалось дерзостью… наглостью. Почему ты меня об этом спросил?
– Потому что я забыл это сделать вчера вечером, – съязвил Макдоиальд. – Когда ты сядешь за стол в суде, не спускай глаз с сыновей Ливонии. Все время смотри им прямо в глаза, Адам. А когда я кивну тебе, покажи им всем своим видом, что ты их презираешь.
– Они взбеленятся, – предупредил Адам.
Харрисон кивнул:
– Надеюсь. Все помнят, о чем я вас предупреждал? Дождавшись дружного ответа, Харрисон выдал последнее распоряжение:
– Пока вы будете находиться в суде, не верьте никому и ничему.
– Даже тебе? – спросила Мэри Роуз.
Харрисон повторил свое последнее пожелание. Он вовсе не говорил, что собирается лгать. Просто нельзя, чтобы в семье узнали уже известную ему плохую новость раньше, чем судья Берне попросит жюри присяжных удалиться для совещания.
– Что бы я ни сказал и что бы я ни сделал, вы не должны выглядеть удивленными или разозленными. Ты слышишь меня, Кол?
– Слышу.
– Тогда поехали.
Харрисон пустил своего коня вниз по склону, потом пересек равнину и въехал в город. Процессия продвигалась по главной улице медленно – ей мешала уже собравшаяся большая толпа. Никому, однако, не позволялось входить в помещение до тех пор, пока судья Берне сам не откроет его двери.
Люди были настроены по-разному. Некоторые пытались подбодрить семью подсудимого, но были и такие, которые бросали в адрес Клэйборнов грязные оскорбления.
Собравшиеся, расступились, давая Адаму и его родственникам пройти в зал суда. Мэри Роуз шла за отцом, крепко держась за руку. Судья Берне уже сидел за столом лицом к дверям. Увидев Клэйборнов и Макдональда, он махнул им рукой. Склад заполняли ряды разнокалиберных стульев, собранных со всей округи. В середине был оставлен широкий проход. С правой стороны, примерно в пятнадцати футах от судьи, стояли две шеренги по шесть стульев – там должно было разместиться жюри присяжных.
– Занимайте места, – сказал Бернс. – Привет, Уильям, – обратился он к отцу Мэри Роуз. – Я тебя не заметил за твоими высоченными парнями. Дрянной сегодня денек, верно?
– Да, ваша честь.
– Харрисон, помните, вчера вы поделились со мной одной идеей, а потом убеждали меня в том, что эта идея моя? Так вот, я решил взять ее на вооружение, потому что она кажется мне вполне разумной. Я не хочу, чтобы в зале собирались какие-то чужаки. Они только мешают, и в конце концов это приведет к тому, что мне придется открывать пальбу – не могу же я допустить хаоса в суде. Кол, встань-ка и отдай свои револьверы. Я присмотрю за ними. Остальные пусть сделают то же самое. Мэри Роуз, у тебя есть с собой револьвер?
– Нет, ваша честь.
– Ну тогда ладно.
Судья подождал, пока все Клэйборны не выложили оружие на стол.
– Харрисон, Джои Моррисон согласился помочь мне выяснить, кто из собравшихся живет в Блю-Белл или в радиусе десяти миль от него. Кроме этих людей, сюда никто больше не войдет, а в особенности этот безвестный отряд самообороны из Хаммонда. Через минуту я решу все эти вопросы. Но сначала я должен спросить, нет ли у вас каких-либо возражений по составу жюри? Не будете ли вы против, если я введу в него одну или двух женщин?
– Ваша честь, – с улыбкой сказал Харрисон, – меня устроит любое ваше решение.
– Что ж, это значительно облегчает дело. Есть ли у вас какие-нибудь пожелания?
– Нет, ваша честь. Я составил свой список тех, кто живет в Блю-Белл и его округе. С вашего позволения, я взял на себя смелость отметить фамилии тех, кто приехал с Юга.
Судья ухмыльнулся:
– В вашем списке есть какие-нибудь ваши «подставки»?
– Простите, ваша честь?