Мы вас не информируем насчет нас детально по причине, которую вы хорошо понимаете, но ваши друзья Д. и Т. (Долгоруков и Татищев. – Э.Р.), которые уже спасены, нас знают.
Час освобождения приближается, и дни узурпаторов сочтены. Во всяком случае, армии словаков приближаются все ближе и ближе к Екатеринбургу. Они в нескольких верстах от города... Не забывайте, что большевики в последний момент будут готовы на всяческие преступления. Момент настал, нужно действовать. Ждите свистка к полуночи (к 12 ночи) – это и будет сигналом. Офицер».
Но Долгоруков и Татищев, «которые уже спасены», покоились тогда в безымянных могилах
Как странно лжив этот доброжелатель. И при этом как хорошо осведомлен о том, что Романовы ничего не знают о судьбе «Д. и Т.»!
И вот, когда я сам устал от своей подозрительности, однажды позвонил телефон, и тихий старческий голос церемонно представился: «Владимир Сергеевич Потресов, провел 19 лет в лагерях».
Вот что рассказал мне 82-летний Владимир Сергеевич:
«Мой отец до революции – член кадетской партии и сотрудник знаменитой газеты „Русское слово“, известный театральный критик, писавший под псевдонимом Сергей Яблоновский...» (Как тесен мир – сколько раз Вера Леонидовна называла мне это имя, когда-то гремевшее в театральной России!)
«В голодном 1918 году отец выехал в турне по Сибири с лекциями. Весь сбор от лекций моего полуголодного отца шел в пользу... голодающих! Последняя его лекция была в Екатеринбурге...
И вскоре во время отсутствия отца к нам в дом пришли чекисты и произвели обыск Матери объявили, что екатеринбургская ЧК заочно приговорила отца к расстрелу за участие в заговоре с целью освобождения Николая П.
Когда отец вернулся домой и все узнал, он был страшно возмущен: «Да что они там, помешались? Я по своим убеждениям (он был кадет, сторонник февральской революции) не могу быть участником царского заговора. Я пойду к Крыленко (тогдашний председатель Верховного трибунала)!»
Отец был типичный чеховский интеллигент-идеалист. Но мать сумела его убедить, что большевики объяснений не слушают – они расстреливают... И отец согласился уехать из Москвы, он перебрался к белым. Потом эмиграция, Париж, нищета – и могила на кладбище для бедных...
Меня арестовали в 1937 году за участие отца в заговоре, о котором тот не имел никакого понятия. Вышел я только в 1956-м».
Итак, лжезаговорщик! Что это – ошибка Екатеринбургской ЧК? Или. Или это делалось сознательно, потому что настоящих заговорщиков не существовало?
На это ответили сами палачи.
Об их поразительных показаниях я узнал из письма историка М.М.Медведева, сына чекиста М.А.Медведева, участвовавшего в расстреле Царской Семьи (это письмо стало началом многих наших бесед).
ТАЙНА ЗАГОВОРА («Специальное задание»)
В 1964 году на Московское радио пришли два старика.
Эти двое были последними оставшимися в живых из всех, кто был причастен к расстрелу Семьи.
Один из этих стариков был Григорий Никулин – убийца князя Долгорукова и один из главных участников расстрела Царской Семьи. Другой был И.Родзинский (кстати, в некоторых документах он – Радзинский. Как все мистично в этой истории!).
И.Родзинский в расстреле Романовых не участвовал, но был в 1918 году членом Уральской ЧК
Это приглашение на радио организовал все тот же историк Михаил Медведев. С большим трудом удалось ему их уговорить записать свои показания для Истории. С таким же трудом удалось уговорить и власти: только после обращения к самому Хрущеву была разрешена эта запись на радио. Вопросы задавал М.Медведев, но в беседе принимал участие и «представитель ЦК».
Долго длилась эта запись. И мы еще к ней вернемся. Но сейчас нас интересуют показания чекиста И.Родзинского, который, в частности, поведал следующее:
«Письма за подписью „Офицер“, которым поверил Николай Романов, были составлены в ЧК Их автор – член исполкома Совета Петр Войков».
Петр Лазаревич Войков (1888—1927), партийная кличка «Интеллигент». За революционную деятельность исключен сначала из гимназии, а потом из Петербургского горного института. Участвовал в террористических актах. Эмигрировал, жил в Швейцарии, закончил Женевский университет, в августе 1917-го вернулся в Россию и примкнул к большевикам. В 1918 году – нарком снабжения в правительстве Красного Урала. С 1924 года – посол СССР в Польше. Ему повезло – он не дожил до 1938 года, был убит в 1927 году в Польше монархистом за участие в расстреле Романовской Семьи.
Вот этот выпускник Женевского университета и составил, по словам Родзинского, все эти письма.
Но у Войкова был дурной почерк (а может быть, попросту не захотел «Интеллигент» оставить доказательств своей роли провокатора), и письма он предложил переписать Родзинскому. У чекиста был хороший почерк, и он их переписал. Чтобы не было сомнений в правильности его слов, И.Родзинский тогда же, на радио, оставил образец своего почерка.
Только когда я уже закончил эту книгу, я получил возможность проверить этот рассказ Медведева.
В бывшем Центральном партархиве, в секретном фонде, хранилась стенограмма той записи на радио. Наконец-то и она была рассекречена и мне удалось ее прочесть.
Правду говорил Михаил Медведев.
Вот что дословно рассказал тогда Родзинский:
«Мы решили затеять переписку... по тому времени надобно было... нужны были доказательства, что готовилось похищение. Надо сказать, что никакого похищения не готовилось. Собирались Белобородов, Войков и я. Текст составлялся, придумывался тут же. И дальше, значит, Войков по-французски диктовал эти письма, а я писал... так что почерк там мой».
Как все поразительно продумано в этой истории, начиная с еды из монастыря, которую вдруг разрешили приносить Романовым заботливые уральцы. А потом монастырь становится каналом, по которому к Романовым приходят «документы широкого монархического заговора».
Причем делалось все очень ловко. В начале июня приехал в Екатеринбург некто Иван Сидоров (явный псевдоним), от верных друзей Царской Семьи Толстых – с большой суммой денег. Сидоров через доктора Деревенко связался с Новотихвинским монастырем. Одновременно удалось ему через того же Деревенко связаться с комендантом Авдеевым. И вскоре вдруг ставший сердобольным комендант разрешил носить еду из монастыря. Таким образом, монастырь для Царской Семьи становился как бы связанным с кругом их добрых, верных друзей. И оттого должно было быть у них доверие к письмам, пришедшим из этого монастыря.
А как продумана история с окном!
Закрытое окно – мучительная духота. Эта ежедневная пытка должна породить ярость. Должна была подтолкнуть, ускорить согласие Семьи на побег.
А потом простодушный Авдеев вдруг оказался до удивления бдительным: тщательно проверил все продукты, доставляемые из монастыря. И «обнаружил» переписку. И наконец – заранее ожидаемый кем-то финал: запись Николая о побеге в дневнике. Теперь «монархический заговор» был налицо.