В желудке ворочалась тошнота, словно она съела что-то несвежее, но, когда она попыталась прижать к нему ладонь, оказалось, она не может шевельнуть рукой.
Откуда-то издалека до нее доносились голоса. Смутно, как сквозь шум водопада.
Потом она вспомнила. Она шла по авеню Б, ей предстояла проверка семьи, и тут… что-то… кто-то…
Страх нахлынул, заглушая боль. Она попыталась закричать, но у нее вырвался только жалкий мычащий стон.
Она ничего не видела, не могла шевельнуть ни рукой, ни ногой, ни головой. И когда что-то коснулось ее щеки, ее сердце подскочило в груди от страха.
— Объект в сознании. Мередит Ньюман, ты в укрепленном помещении. Тебе будут заданы вопросы. Если ты ответишь на эти вопросы, ты не пострадаешь. Сейчас я удалю изоленту с твоего рта. Как только я это сделаю, ты скажешь мне, что ты поняла.
Когда с ее рта сорвали изоленту, у нее вырвался крик — не от боли, скорее от жалкого, животного ужаса. И тогда ее ударили дважды, быстрым, тренированным движением — ладонью по одной щеке, тыльной стороной руки по другой.
— Я просил сказать, поняла ты или нет!
— Нет, я не понимаю. В чем дело? Кто вы? Что… Она снова закричала, ее тело рвалось из пут, и от этого было еще больнее. Как будто ее пронзали тысячи раскаленных иголок.
— Будет больно всякий раз, как ты откажешься отвечать, всякий раз, как ты солжешь, всякий раз, как ты не сделаешь то, что тебе велено. — Голос был тихий и бесстрастный. — Поняла?
— Да. Да. Прошу вас, не делайте мне больно!
— У нас нет причин причинять тебе боль, если ты ответишь на наши вопросы. Тебе страшно, Мередит?
— Да. Да, мне страшно.
— Хорошо. Ты сказала правду.
Она не могла видеть, но могла слышать. До нее доносилось тихое гудение зуммера и размеренное дыхание спрашивающего. Нет, там был кто-то еще. Ей показалось, что она различает какое-то движение, но не в том месте, откуда доносилось дыхание. Их было двое .
— Что вам нужно? Пожалуйста, объясните мне, что вам нужно!
Новый взрыв боли — мгновенный, оглушительный. Она никак не могла отдышаться. Ей показалось, что до нее доносится запах чего-то паленого, вроде сырого мяса. Сквозь боль и шок она расслышала женский смех. Нет, это невозможно. Показалось.
— Здесь не ты задаешь вопросы!
Второй голос. Басовитее, грубее первого. Не женщина. Показалось. Да и какая разница?
Господи. Господи, помоги мне.
Скосив глаза, она различила узенькую щелку света где-то слева от себя. Значит, не ослепла. Слава богу, не ослепла. Ее глаза были заклеены, как раньше рот.
Они не хотят, чтобы она их видела. Не хотят, чтобы она их узнала. Слава богу, слава богу! Значит, они ее не убьют.
Но они причинят ей боль.
— Я больше не буду. Я буду отвечать.
— Где Никси Свишер?
— Кто?
Боль обрушилась на нее подобно раскаленному топору, разрубившему ее пополам. Ее крик разорвал воздух, слезы выкатились из-под изоленты и потекли по щекам.
— Не надо, не надо!
— «Не надо, не надо»? — издевательски передразнил ее женский голос. — Боже, да она обделалась! Свинья.
Мередит опять закричала: ее окатили ледяной водой. Теперь она уже не плакала, а надрывно рыдала. Она поняла, что лежит голая, обмочившаяся, грязная.
— Где Никси Свишер?
— Я не знаю, кто это!
Продолжая рыдать, она напряглась в ожидании нового приступа боли, но его так и не последовало. Дыхание судорожно и отрывисто вырывалось у нее изо рта.
— Ваше имя Мередит Ньюман? Вы работаете в Службе защиты детей?
— Да. Да. Да. — Ее кожа горела, а кости были холодны как лед. — Боже. Боже.
— Никси Свишер — одна из ваших подопечных. — Я… я… я… У меня их так много… Их слишком много. Я не помню. Прошу вас, не делайте мне больно! Я не помню!
— Ответ в синем поле, — сказал один из них у нее над головой.
— Большая нагрузка, Мередит?
— Да.
— Это я понимаю. Система засасывает, высасывает все соки. Колесо поворачивается и давит все, что от тебя осталось. Революции происходят из-за того, что слишком многие раздавлены. Ты устала от колеса, правда?
— Да. Да.
— Но оно с тобой еще не покончило. Скажи мне, Мередит, сколько семей ты разрушила?
— Я?.. — Слезы попали ей в рот, и она закашлялась. — Я стараюсь помочь!
Невозможная, невыразимая боль пронзила ее. В ее крике прозвучала безнадежная мольба о помощи.
— Ты спица в этом колесе. Спица в колесе, которое выдавливает из людей кровь и жизнь. Но теперь оно повернулось, чтобы раздавить тебя, верно? Хочешь не попасть под колесо, Мередит?
Она почувствовала, что к горлу подступает рвота.
— Да! Прошу вас, не надо, не надо!
— Позволь мне освежить твою память. Никси Свишер. Девочка, маленькая девочка, которой не оказалось в постели, где ей полагалось быть. Непослушная девочка. Непослушных детей надо наказывать. Разве не так?
Она открыла рот, не зная, что сказать.
— Да, — сказала она наконец, моля бога, чтобы он остался доволен ответом.
— Теперь ты ее вспоминаешь? Помнишь девочку, которой не оказалось в постели? Дочь покойных Гранта и Кили Свишер, казненных за свои подлые и гнусные деяния. Им перерезали глотки, Мередит. Теперь ты вспомнила?
Его голос немного изменился. В нем появилась горячность, которой раньше не было. Краем сознания она отметила это, несмотря на охвативший ее всепоглощающий страх.
— Да-да, я помню.
— Где она?
— Я не знаю. Клянусь вам, я не знаю!
— В синем поле, — доложил другой голос.
— Разряд.
Мередит кричала. Кричала до тошноты, до хрипа, пока боль разрывала ее.
— Ты явилась в резиденцию Свишеров в ночь их казни.
Ее тело продолжало содрогаться. Слюна потекла у нее по подбородку.
— Ты говорила с Никси Свишер?
— Да, беседа, осмотр. Стандартная процедура. Никаких повреждений, никаких следов сексуального нападения. Шок…
— Что она видела?
— Я ничего не вижу!
— Что видела Никси Свишер?
— Мужчин. Двух мужчин. Нож, горло, кровь. Теперь мы спрячемся. Мы спрячемся и спасемся…
— Мы ее теряем, — произнес женский голос.
— Стимулятор!
Мередит опять зарыдала. Зарыдала, потому что вернулась, потому что опять пришла в сознание, а вместе с сознанием вернулась и боль.