У Соммерсета была в запасе еще пара реплик, но он решил приберечь их на будущее: у Евы под глазами были темные круги, а кроме того, она уже поднималась по лестнице. Он надеялся, что она отправится прямо в спальню.
— На данный момент этого достаточно, — сказал Соммерсет коту и сделал знак, понятный только им двоим. Галахад послушно побежал вверх по ступеням.
Ева собиралась сначала завернуть к себе в кабинет — внести свои записи и соображения в отчет, проверить, как продвигаются дела в лаборатории, провести несколько вероятностных тестов. Но ноги сами собой понесли ее прямо в спальню, куда следом за ней проскользнул кот. Он взобрался на возвышение, с разбегу сделал прыжок и с удивительной для такой глыбы сала грацией приземлился на кровать. И сел, глядя на Еву удивительными двухцветными глазами.
— Отличная мысль. Следую прямо за тобой.
Она сняла жакет, бросила его на диван в примыкавшей к спальне гостиной, стянула с себя кобуру с оружием и бросила ее поверх жакета. Потом она присела на валик дивана, стащила башмаки и решила, что этого хватит.
В отличие от Галахада, Ева не вспрыгнула на постель, а скорее вползла. Растянувшись на животе, не обращая внимания на кота, который тут же вскочил ей на спину и дважды прошелся, прежде чем улечься на самой высокой точке, она приказала себе ни о чем не думать. И провалилась в сон, как камень в колодец.
Ева чувствовала приближение кошмара. Чувствовала, как он заливает ее, словно кровь, вытекающая из раны. Ее руки сами собой стиснулись в кулаки, но отогнать кошмар она не сумела, и он захватил ее. Увел ее в прошлое.
Это не была комната в Далласе — то место, которого она больше всего боялась. Она не ощущала ледяного холода, не видела вспышек тусклого красного света за окном. Зато вокруг нее в темноте двигались какие-то тени, в липкой духоте стоял тяжелый запах цветов, начинающих гнить. Ева слышала голоса, но не могла разобрать слов. Она слышала плач, но не могла понять, откуда он доносится. Казалось, она попала в лабиринт: бесконечные повороты, тупики, сотни закрытых и запертых дверей. И никак не могла оттуда выбраться.
Сердце молотом стучало у нее в груди. Ева знала, что в темноте у нее за спиной таится нечто ужасное, готовое нанести удар. Надо было повернуться и встретить это «нечто» лицом к лицу. Всегда лучше осадить противника, открыто вступить в схватку и победить. Но ей было страшно, и она побежала.
У нее за спиной кто-то тихонько засмеялся.
Ева потянулась за оружием, но рука у нее тряслась так сильно, что она еле сумела вытащить его. Пусть только он дотронется до нее, пусть только попробует, она его убьет!
Что-то выступило из тени. Ева с задыхающимся криком отшатнулась и упала на колени. Рыдания душили ее, она подняла оружие, нащупала скользкими от пота пальцами курок, приготовилась стрелять. И увидела, что это ребенок.
— Он сломал мне руку. — Абра, маленькая девочка, смотрела на нее полными слез глазами. — Папа сломал мне руку. Почему ты ему позволила сделать мне больно?
— Это не я! Я ничего не знала.
— Мне больно.
— Я знаю. Мне очень жаль.
— Ты должна это остановить.
Новые тени задвигались вокруг Евы, постепенно приобретая очертания. Теперь она увидела, где находится. В доме под названием «Надежда». В комнате, полной избитых, искалеченных женщин, избитых детей с печальными глазами.
Все они смотрели на нее, у нее в голове звучали их голоса:
— Он пырнул меня ножом.
— Он меня изнасиловал.
— Он меня жег.
— Смотри, смотри на меня! Когда-то я была красивой!
— Где ты была, когда он сбросил меня с лестницы?
— Почему ты не пришла, когда я звала на помощь?
— Я не могу! Не могу…
Элиза Мейплвуд, ослепленная и окровавленная, подошла ближе.
— Он отнял мои глаза. Почему ты не спасла меня ?
— Я стараюсь. Я все сделаю.
— Поздно. Он уже здесь.
Включилась сигнализация. Зазвонили тревожные звонки, замигали лампочки. Женщины и дети отступили назад и встали, как присяжные при вынесении приговора. Девочка по имени Абра покачала головой:
— Ты должна нас защищать. Но ты ничего не можешь.
И вот он вошел — с широкой ухмылкой на лице, со свирепым блеском в глазах. Ее отец.
— Взгляни на них, малышка! Смотри, как их много. И будет еще больше. Всегда найдутся новые. Эти суки сами напрашиваются, так что же мужчине остается делать ?
— Не подходи ко мне! — Стоя на коленях, Ева вновь вскинула оружие. Но ее руки по-прежнему тряслись. Все вокруг тряслось. — Не подходи к ним!
— Не годится так разговаривать со своим отцом, малышка.
Он размахнулся и ударил ее тыльной стороной ладони. Ударил с такой силой, что она опрокинулась на спину.
Женщины загудели, как пчелы, потревоженные в улье.
— Придется тебя проучить, верно? Ты все никак не поумнеешь.
— Я убью тебя! Я тебя уже убила!
— Да ну? — Он усмехнулся, и она готова была поклясться, что вместо зубов у него звериные клыки. — Ну, значит, мне придется оказать тебе такую же услугу. Папочка вернулся, никчемная шлюшка.
— Не подходи! Держись от меня подальше! — Ева подняла оружие, но оказалось, что это всего лишь маленький ножик, зажатый в дрожащей детской ручонке. — Нет. Нет. Не надо! Пожалуйста, не надо!..
Она пыталась отползти подальше от него, подальше от этих женщин. Он наклонился — так спокойно, словно за упавшим яблоком, и переломил ей руку. Ее пронзила раскаленная добела боль. Она закричала. Это был крик испуганного ребенка.
— Их много. Всегда найдутся новые. И нас тоже много.
И он набросился на нее.
— Ева, проснись! Проснись сейчас же!
Ее лицо было смертельно белым, тело одеревенело. Рорк перевернул ее на спину и обнял. За секунду до того, как она закричала.
Ледяной язычок паники лизнул его по позвоночнику. Глаза Евы были широко открыты, они ослепли от шока и боли. Ему даже показалось, что она не дышит.
— Я сказал: проснись!
Ее тело изогнулось, она втянула в себя воздух, как утопающая.
— Моя рука! Он сломал мне руку!
— Нет. Это был сон. О детка, это всего лишь сон. А теперь просыпайся. Возвращайся ко мне.
Рорк укачивал ее, а сам дрожал не меньше, чем она. Уловив какое-то движение, он вскинул голову и увидел вбежавшего в комнату Соммерсета.
— Не надо. Я уже здесь.