— Ничего страшного. Мы знаем, что нам делать, что говорить. Это нетрудно, потому что почти все — правда. Эта лейтенант Даллас… Уилфрид оценил бы ее ум. Решительный, прямой и удивительно гибкий. Мы бы с ней подружились… если бы только могли.

— С ней надо быть очень осторожной.

— Да. Очень. Как это было глупо со стороны Уилфрида, как неосмотрительно — держать личные записи у себя дома! Если бы Уилл знал… Бедный Уилл! И все-таки, мне кажется, это хорошо, что она знает о проекте. Или хотя бы подозревает. Мы могли бы подождать: может, она сама все узнает? Может, она положит этому конец и нам ничего делать не придется?

— Мы не можем так рисковать. Мы слишком далеко зашли.

— Да, наверное, ты права, мы не можем. Мне будет тебя не хватать, — сказала Авриль. — Мне хочется, чтобы ты осталась. Мне будет одиноко.

— Но ты же не одна! — Дина подошла к ней и обняла ее. — Мы будем разговаривать каждый день. И скоро все закончится. Уже недолго осталось.

Авриль кивнула.

— Как это ужасно — желать кому-то смерти, да поскорее, правда? Ведь в каком-то жутком смысле она одна из нас.

— Не думаю, что она когда-либо была одной из нас, но если и была, то теперь уже нет. — Дина немного отстранилась и расцеловала сестру в обе щеки. — Будь сильной.

— А ты береги себя.

Она наблюдала, как Дина надевает мягкую шляпу с опущенными полями, скрывающую волосы, темные очки, скрывающие глаза, и перебрасывает ремень сумки через плечо.

Дина выскользнула из дома через стеклянную дверь, быстро пробежала по террасе и спустилась по ступеням на песок. Вскоре она скрылась из виду. Она стала просто женщиной, гуляющей по пляжу. Никто не узнает, кто она такая и откуда пришла. И что она сделала.

Авриль долго стояла одна, глядя на песок, море и птиц. Потом раздался тихий стук в дверь, и она так же тихо отдала голосовую команду, отмыкающую электронный замок.

На пороге стояла маленькая девочка, такая же светленькая и хрупкая, как и ее мать. Она терла глаза кулачками.

— Мамочка.

— Я здесь, солнышко, здесь, девочка моя.

Сердце у нее разрывалось от любви. Она подбежала и подхватила девочку на руки.

— Папа.

— Я знаю. Знаю. — Она погладила девочку по волосам, поцеловала ее мокрую от слез щечку. — Мне тоже его не хватает.

Авриль сама не понимала, как это возможно, но говорила она чистую правду.

11

Ева выбросила из головы все остальные мысли и попыталась увидеть дом глазами убийцы. Тихий дом. Хорошо знакомый. Она вошла в дом одна.

В клинике она тоже была одна. Она убивала в одиночку.

Вернемся в кухню. «Зачем поднос? — спрашивала она себя, идя тем же путем, каким до нее прошла предполагаемая убийца. — Чтобы успокоить и отвлечь внимание».

Значит, он ее знал. Знал убийцу своего отца? А если знал, то почему скрыл?

— Экономка не собирала поднос. И вряд ли Айкон сделал это сам.

— А может, он с самого начала знал, что она придет, — предположила Пибоди. — Он ждал ее, потому и отослал экономку.

— Ну, допустим. Но тогда зачем он запер двери? Если ждешь гостей, зачем переводить систему в режим «Не беспокоить»? Может, было так: он настраивает систему, отсылает прислугу, а потом она ему звонит. Он спускается, сам ей отпирает. «Слушай, давай перекусим».

Но ей самой не нравилась эта версия.

— Вспомни, как он лежал на диване у себя в кабинете. Так гостей не принимают. Эта поза говорит: «Хочу прилечь, отдохнуть немного». Давай попробуем иначе. Она входит сама. Знает коды, или ее пропускают по голосу. Идет в кухню, собирает фрукты и сыр на поднос. Она знает, что он наверху.

— Откуда она знает?

— Она хорошо знает его. Знает его привычки. Может запросто проверить по домашнему сканеру, если не уверена на все сто. Может, она воспользовалась сканером? Я бы так и сделала на ее месте. Подтверждает не только его местонахождение, но и то, что он в доме один. Экономка не в счет, она у себя в пристройке. Впрочем, экономку она тоже проверяет. Относит поднос наверх.

Ева повернулась и проделала весь путь в обратном направлении.

«Интересно, она нервничала? Тарелка дребезжала на подносе? Или она была холодна, как Северный Ледовитый океан?»

Вновь оказавшись у двери кабинета, Ева сделала вид, что держит в руках поднос.

— Если он заперся изнутри, она воспользовалась голосовой командой, чтобы отпереть и войти. Иначе ей пришлось бы ставить поднос на пол, чтобы освободить руки. Пусть наши электронщики проверят эту дверь.

— Есть.

Ева вошла, изучила угол зрения.

— Он бы ее не сразу заметил, лежа вон там. Услышал бы, конечно, если не спал. Но он лежал спиной к двери и видеть не мог. Она подходит, ставит поднос на столик. Между ними состоялся разговор? «Я тебе кое-что принесла. Тебе надо поесть, так и заболеть недолго». Вот что я называю почерком жены. Ей не стоило возиться с подносом. Это была ошибка.

Ева осторожно присела боком на самый краешек дивана. Вспоминая положение тела Айкона, она решила, что для этого как раз хватило бы места.

— Если она села вот так, это его блокирует, мешает ему подняться. И опять-таки это почерк жены. Это не может его испугать, насторожить. А потом, все, что ей остается, это… — Ева наклонилась вперед, стиснула руку в кулак, словно сжимая рукоятку ножа, и с размаху опустила ее вниз.

— Хладнокровно.

— Нет, не скажи. Не совсем. Тут главное — поднос. Если еда была накачана какой-нибудь дурью, это, так сказать, запасной вариант. А если нет, тогда это… Я не знаю. Может, чувство вины? Дать приговоренному последнюю порцию еды? В первом деле ничего подобного не было. Все чисто по-деловому: пришла, убила, ушла.

Ева встала.

— Дальше она опять действовала чисто по-деловому. Заперла за собой дверь, взяла диск с записью из комнаты за кухней, вновь установила охрану. Только этот поднос меня смущает. Криком кричит. — Она с досадой провела рукой по волосам. — Рорк обожает такие штучки. Пичкает меня всякой снедью. У него это уже вошло в привычку. Если я не я духе или расстроена, обязательно сунет мне под нос тарелку с едой.

— Он вас любит.

— Вот именно. Тот, кто готовил этот поднос, питал к нему какие-то чувства. У них была связь. — Ева обошла комнату кругом. — Вернемся к нему. Зачем он здесь заперся?

— Чтобы работать.

— Да, но он лег. Устал, не в духе, а может, на спине ему лучше думается. Неважно. — Продолжая думать о своем, она заглянула в ванную. — Довольно хилая ванная для такого богатого дома.

— Она примыкает к кабинету, из других комнат в нее не войти. Это его личное подсобное помещение. Ему не нужна роскошь.