– Попалась, – сказал он и засмеялся, когда ее глаза превратились в щелочки.
– Нечестный прием.
– А шептать мое имя нежным голоском – это честно? Туше, дорогая. – Он шутливо чмокнул ее в нос. – Ты на лопатках. – Не давая ей шевельнуть рукой, он сплел пальцы с ее пальцами. – И теперь я буду делать с тобой, что захочу.
– Ты так думаешь?
– Я так думаю. Я победитель, ты мой трофей. Надо уметь проигрывать. Ты же не будешь оспаривать результат? – спросил он, уже прижимаясь губами к ее губам.
– Кто сказал, что я проиграла? – Ева приподняла бедра. – Я же говорила, ты лучше робота. – Она снова вскинулась. – Потрогай меня.
– Непременно. Но давай начнем вот с этого.
Его горячий, страстный рот расплющил ее губы, он углубил поцелуй, не прерывая его, пока она опять не задохнулась.
– Мне всегда мало, – прошептал Рорк, обводя губами ее лицо, скользя вниз по шее. – И всегда будет мало.
– Не бойся, на твой век хватит.
И он взял все, что ему принадлежало: опять втянул в рот эти губы, слегка оцарапал зубами вздымающиеся холмики грудей под свободной трикотажной футболкой. Ее сердце возбужденно забилось в предвкушении, она крепко сжала его пальцы. Он все еще прижимал ее к полу, но она и не думала вырываться. Здесь тоже требовался контроль и с его и с ее стороны. И доверие. Абсолютное.
Вот его губы спустились ниже, к ее талии, и она напряглась в ожидании атаки наслаждения. Ее кожа увлажнилась, все мускулы натянулись, как струны. Как он любил ощущать эти крепкие, твердые, упругие мышцы под гладкой кожей! Как любил изящные линии и изгибы ее тела!
Он отпустил ее руки, стянул с нее шорты и, нахмурившись, провел пальцем по бедру.
– У тебя тут синяк. Вечно ты приходишь домой с синяками.
– Профессиональный риск.
Ей приходилось рисковать и кое-чем пострашнее, чем синяки, они оба это знали. Он нагнулся, нежно прижался губами к ушибленному месту. Она с улыбкой погладила его по волосам.
– Не бойся, мамочка, мне не больно.
Смех замер у нее в горле, когда его губы принялись за дело, рука непроизвольно сжалась в кулак в его волосах, все тело ожило, как заведенный мотор. Ее обдало волной жара, оглушительная боль нетерпения собралась в единый фокус, а потом взорвалась у нее внутри.
– Я тебе покажу, как называть меня мамочкой! – воскликнул он и легонько куснул ее за бедро. Ева перевела дух и опять бросила ему вызов.
– Мамочка, – повторила она.
Он засмеялся, обхватил ее руками, и они покатились по мату, но теперь это была игра. Руки скользили, срывая с тел одежду, губы то и дело встречались, иногда расставались, иногда замирали, задерживаясь в поцелуе.
Обнимая его, она чувствовала себя свободной и беспечной, влюбленной, как девчонка. Ей было весело, хотя ее тело содрогалось, она по-детски потерлась щекой о его щеку, когда он скользнул в нее.
– Видишь, опять я тебя пригвоздил.
– И ты думаешь, тебе удастся удержать меня надолго?
– Опять вызов?
Воздух застревал у него в легких, но он двигался медленно, не сводя с нее глаз, а она не сводила глаз с него.
Длинными, плавными, почти ленивыми движениями он опять начал возбуждать ее, пока не увидел, как ее глаза затуманились, а щеки вспыхнули румянцем. А потом до него донесся ее низкий протяжный стон – беспомощный стон наслаждения.
– На наш век хватит, – сказал он, вновь захватил ее губы в плен и отправился в полет вместе с ней.
По предложению Рорка, они поужинали в столовой: он сказал, что им следует вести себя как людям, живущим не только своей профессией. Это замечание заставило Еву отказаться от своего первоначального намерения перехватить гамбургер, сидя за компьютером в своем домашнем кабинете. Но долго наслаждаться салатом из крабов он ей не дал, напомнив, что у них есть планы на следующий вечер.
– Благотворительный ужин с танцами, – пояснил Рорк, встретив ее недоумевающий взгляд. – В Филадельфии. Мы обязательно должны там появиться. – Он отпил вина и улыбнулся ей. – Не беспокойся, дорогая. Будет не очень страшно, и выехать из дому мы сможем после семи. Если будешь опаздывать, сможешь переодеться в самолете. Она хмуро ковыряла вилкой холодное крабовое мясо.
– Я об этом знала?
– Знала. Если бы ты почаще заглядывала в свой ежедневник, тебе не пришлось бы так часто удивляться и приходить в ужас всякий раз, как у нас намечается светское мероприятие.
Ужин с танцами. Шикарный туалет, шикарная публика. Кошмар!
– И вовсе я не прихожу в ужас. Просто если что-то случится на работе…
– Я понимаю.
Ева подавила вздох, потому что это было правдой. Он понимал. Слишком часто ей приходилось слышать жалобы других полицейских на своих жен и мужей, которые не хотели, не желали или были не в состоянии понять. Кроме того, она сознавала, что сама держится далеко не на высоте, когда речь заходит об исполнении обязанностей жены одного из богатейших мужчин на этой планете.
С яростью атакуя ни в чем не повинного краба, она попыталась примириться с тяготами брака.
– Думаю, это будет не слишком трудно.
– Не исключено, что это будет даже приятно. Как и воскресное мероприятие.
– Воскресное мероприятие?
– Угу. – Рорк наполнил ее бокал вином, понимая, что добрый глоток ей не помешает. – Пикник у доктора Миры. Давненько я не бывал на семейных пикниках. Надеюсь, в меню фигурирует картофельный салат.
Ева схватила бокал и жадно выпила.
– Она говорила с тобой! И ты согласился!
– Конечно, согласился! Надо захватить вино. А может, в таких случаях полагается пиво? – Наслаждаясь ситуацией, он поднял бровь. – Как ты думаешь?
– Я вообще ничего не думаю. Понятия не имею, о чем речь. В жизни не была на пикнике с готовкой. Просто не понимаю, что люди в этом находят. Если мы оба свободны в воскресенье, могли бы провести время дома, в постели. Целый день активного секса!
– Гм… Секс или картофельный салат? Ты добралась до основных инстинктов. – Он засмеялся и передал ей половину булочки, уже намазанную маслом. – Ева, это всего лишь семейное сборище. Она хочет, чтобы ты пришла, потому что она любит тебя. Посидим, поговорим. Ну, не знаю, о бейсболе, о какой-нибудь другой чепухе. Мы будем объедаться и весело проводить время. А у тебя появится шанс познакомиться с ее семьей. А потом вернемся домой и займемся активным сексом.
Ева хмурилась, разглядывая булочку.
– Ты же знаешь, как меня это раздражает. Ты любишь общаться с незнакомыми людьми. А я не понимаю, что ты в этом находишь.