– Да, мэм. Держим сына в кухне, с ним патрульный и медик. Он в плохой форме. Говорит, что не трогал ее.
– Моя помощница сейчас подъедет. Пришлите ее ко мне, как только появится. Тебе нельзя входить, – сказала Ева Рорку.
– Понятно.
Но он ощутил мгновенный приступ жалости при мысли о том, что ему придется остаться снаружи, а она войдет и погрузится с головой в новый кошмар.
Войдя в дверь, Ева отметила, что в чистеньком, аккуратно убранном помещении нет никаких следов взлома или насильственного проникновения. Простые синие занавески на окнах, пропускающие свет. Никаких защитных штор. Она присела на корточки и осмотрела несколько капель крови на коврике у порога. Из кухни до нее доносились рыдания. «Сын», – догадалась Ева и заставила себя пока о нем не думать. Распрямившись, она сделала знак остальным полицейским остаться в гостиной, включила камеру и вошла в спальню.
Лоис Грегг лежала на постели – голая, все еще связанная, на шее у нее был пояс, которым она была задушена, завязанный под подбородком кокетливым бантиком. Кремовый конверт с именем Евы был всунут между пальцами левой ноги.
Кровь – хотя и не так много, как в деле Вутон, – была на белых простынях, у нее на бедрах, на ручке швабры, которую убийца оставил на полу.
Женщина была маленькой, хрупкой, с карамельного цвета кожей, свидетельствующей о смешении рас. Лопнувшие капилляры на лице, в белках глаз, распухший и вывалившийся язык были признаками удушения. «Тело боролось, – подумала Ева. – Даже когда разум отключился, тело продолжало яростно бороться за глоток воздуха. За жизнь».
Рядом с кроватью Ева увидела длинный зеленый халат. Он использовал пояс халата, чтобы ее задушить.
«Он хотел, чтобы она была в сознании, пока он ее мучил. Он хотел видеть ее лицо, боль, страх, ужас. Да, на сей раз ему нужно было именно это. Он хотел слушать ее крики. В таком приличном здании наверняка хорошая звукоизоляция. И наверняка он это проверил. Он все проверил задолго до сегодняшнего дня.
Он говорил ей, что собирается с ней делать? Или работал в молчании, пока она его умоляла?»
Ева сняла всю сцену камерой, зафиксировала положение тела, халата, швабры, тщательно задернутые занавески. Потом она взяла конверт, распечатала его и прочла:
«Вновь приветствую вас, лейтенант Даллас. Ну разве не чудесный сегодня день? В такой день просто грех не съездить на пляж. А может, прогуляться в парке? Мне очень жаль прерывать ваш воскресный отдых, но вы, похоже, так любите свою работу – как, впрочем, и я свою, – что я решил, вы меня поймете.
Правда, я несколько разочарован в вас, и вот почему. Во-первых, ай-яй-яй, вы отгородили меня каменной стеной от прессы. А я так жаждал популярности! Но хочу напомнить вам: вы не сможете долго удерживать кипящее варево под крышкой. Во-вторых, я надеялся, что вы окажетесь более достойной противницей. Надеюсь, мое новое предложение вдохновит вас.
Желаю удачи! Эл».
– А ты у нас, оказывается, самодовольный ублюдок, – заметила Ева вслух. Потом она запечатала письмо и конверт и открыла полевой набор.
Она успела закончить предварительный осмотр, когда вошла Пибоди.
– Извините, лейтенант, мы были в Бронксе.
– Какого черта вы там… – Тут Ева осеклась. – А это что такое? Что это на тебе надето?
– Ну… это… э-э-э… Это сарафан. – Слегка краснея, Пибоди провела ладонью по расклешенной юбке с рисунком в виде красных маков. – Мы столько времени потеряли на обратном пути, что я решила не заезжать домой и не переодеваться в форму, помчалась прямо сюда.
– Ясно.
Сарафан, сильно открытый на груди и на спине, держался на тонюсеньких бретелечках. Становилось совершенно очевидным, что имел в виду Макнаб, когда говорил: «У Пибоди есть за что подержаться».
Прямые, как палки, волосы Пибоди были скрыты широкополой соломенной шляпой, губы накрашены помадой под цвет алых маков на сарафане.
– И как ты собираешься работать в таком прикиде?
– Ну, я…
– Ты сказала «мы»? Ты привезла с собой Макнаба?
– Да, лейтенант. Мы были в зоопарке. В Бронксе.
– Ну, это уже кое-что. Скажи ему, пусть проверит наружную сигнализацию, мониторы в вестибюле и в лифтах. В таком доме, как этот, они наверняка есть.
– Слушаюсь.
Пибоди отправилась исполнять приказ, а Ева вошла в примыкающую к спальне ванную. Он мог бы захотеть умыться, покончив с делом, подумала она, но никаких признаков его пребывания не обнаружила. В ванной было чисто прибрано, полотенца свежие. Должно быть, он принес с собой мыло и полотенце. Или воспользовался хозяйскими и забрал их с собой.
– Пусть эксперты проверят стоки, – сказала она вернувшейся Пибоди. – Вдруг нам повезет.
– Я не понимаю. Это совсем не похоже на Вутон. Ничего общего! Другой тип жертвы, другой почерк. Опять было письмо?
– Да. Уже запечатано.
Пибоди изучила место преступления, стараясь ничего не упустить, хотя все уже было зафиксировано камерой. Как и Ева, она обратила внимание на вазочку с цветами на тумбочке у кровати, стоящую на комоде квадратную шкатулку для всякой всячины с надписью «Я ЛЮБЛЮ БАБУШКУ», выведенной закругленными розовыми буквами на крышке, фотографии и голограммы в рамочках на комоде, на тумбочке, на небольшом письменном столе у окна.
«Грустно, – подумала она. – Всегда грустно видеть эти маленькие приметы чьей-то жизни, когда эта жизнь уже кончилась». Но Пибоди решила отбросить от себя эти грустные мысли. Раз Даллас может, значит, и она сможет. Надо прогнать их прочь. Или использовать. Но нельзя отвлекаться на жалость. Надо работать.
– Думаете, здесь действует не один убийца? Целая команда?
– Нет, он один. – Ева подняла безжизненную руку жертвы. Без маникюра, отметила она про себя. Ногти коротко острижены. Колец нет, но осталась бледная полоска, след на одном из пальцев, где кольцо было и, видимо, постоянно. Средний палец на левой руке. – Он просто демонстрирует нам свою всестороннюю натуру.
– Я не понимаю.
– А я понимаю. Проверь, где она держала свои драгоценности. Я ищу кольцо. Простое колечко, не перстень.
Пибоди начала выдвигать ящики комода.
– Может, вы объясните мне, что вы понимаете, чтобы я тоже поняла.
– Жертва – женщина в летах. Ни следа борьбы или взлома. Она сама его впустила: думала, он по делу. Возможно, он представился ремонтником. Она поворачивается спиной, и тут он бьет ее по затылку. У нее на затылке ссадина, а на коврике в гостиной осталась кровь.
– Она была желтобилетница?