Ева передала один из листов с конвертом Пибоди, и та запечатала их в пакет как вещественные доказательства.
– Дай ему расписку, – приказала Ева. – На вашем месте я бы не чувствовала себя польщенной, мистер Брин. Это не литературный материал и не слова в книге.
– Теперь я в деле. Я участник, а не просто наблюдатель. Я стал частью того, о чем пишу.
Она ясно видела, что мысль об этом его не пугает, а, скорее, вдохновляет.
– Я собираюсь остановить его в самом скором времени, мистер Брин. Если все пойдет по-моему, вы не наскребете материала для целой книги.
– Не знаю, что о нем и думать, – призналась Пибоди, когда они вышли из дому. Она обернулась, оглядела дом и представила себе, как Брин – веселый, красивый, светловолосый – вскидывает к себе на плечи своего прелестного сынишку и несет его поиграть в парке. И думает о кровью добытой славе. – Бумага всплыла случайно. Он и не думал ее прятать.
– Ну, если бы мы ее не нашли, было бы не так интересно.
– А-а, я поняла. Его это возбуждает, а он из тех, кто любит погорячее, сразу видно. Но его история сомнений не вызывает. Особенно если убийца читал его книгу.
– Он не может достоверно объяснить, откуда взялась бумага. А нам придется тратить кучу времени, чтобы ее отследить. Брина это забавляет.
– Да, его такие вещи забавляют. Что ни говорите, а работенка у него с душком.
– У нас тоже.
Пибоди удивленно уставилась на Еву:
– Он вам понравился?
– Я еще не решила. Если он именно тот, за кого себя выдает, у меня с ним нет проблем. Люди обожают убийства, Пибоди, балдеют от них, когда это не затрагивает их лично. Люди читают про убийства, смотрят про них кино, включают новости, чтобы про них послушать. Пока убийца не подбирается к ним слишком близко. Мы больше не платим, чтобы посмотреть, как гладиаторы шинкуют друг друга на арене, но жажда крови никуда не делась. Она до сих пор щекочет нам нервы. Пока смерть абстрактна, она вселяет чувство безопасности. Кто-то умер, но мы-то живы!
Забираясь в прохладное нутро машины, особенно приятное после невыносимой уличной жары, Ева вспомнила, как эта же мысль возникла у нее в мозгу, когда она сидела, забившись в уголок той холодной комнаты в Далласе и смотрела на кровавое месиво – все, что осталось от ее отца.
– Невозможно так рассуждать, когда сталкиваешься с этим каждый день. Когда делаешь то, что нам приходится делать.
– Это для тебя невозможно, – возразила Ева, заводя машину. – А другие делают это запросто. Все полицейские не могут быть героями только потому, что от них этого ждут. И если папаша катает своего сыночка на загривке, это еще не значит, что он хороший парень. Нравится он мне или нет, у него нет алиби, у него специфическая работа, и у него есть бумага. Все это, вместе взятое, помещает его в список подозреваемых. Мы проведем очень тщательную проверку Томаса А. Брина. Давай проверим и жену тоже. Что мы не услышали от него в сегодняшнем разговоре, Пибоди?
– Я вас не понимаю.
– Он рассказал нам, как она вернулась домой с деловой встречи, затянувшейся допоздна. Он работал. Он спал. Она повела ребенка гулять в парк. Но я ни разу не услышала от него слова «мы». Моя жена и я. Джульетта и я. Я, моя жена и Джед. Вот этого я не услышала. И как ты думаешь, какое впечатление я вынесла из этого разговора?
– Вы думаете, что брак у них не сложился, что между Брином и его женой существуют трения или охлаждение. Да, это я понять могу, но ясно и другое: когда на кону две карьеры и ребенок, супруги вырабатывают распорядок, сконцентрированный на работе, а ребенка пасуют друг другу как мячик.
– Возможно. Но какой смысл сохранять брак, если вы все равно вращаетесь по параллельным орбитам? Между прочим, красивый парень может и обидеться, даже заиметь зуб на жену при таком раскладе. Тем более что для него это повторение пройденного: он сам побывал точно в такой же ситуации в детстве. Не больно-то весело в тридцать с небольшим заглянуть в зеркало и увидеть, как оттуда на тебя смотрит твой отец. Да, мы должны взглянуть поближе на Томаса А. Брина, – повторила Ева. – А там уж что увидим, то и увидим.
Ева объявила, что ее следующей остановкой будет Фортни, но при этом решила сменить тактику, сыграть с ним в другую игру.
– Я хочу поднажать на Фортни со вторым убийством и еще раз пройтись по первому. Алиби у него – полное дерьмо. А поскольку я начинаю злиться, когда мне врут, особого дружелюбия он от меня не дождется.
– Поскольку вы от природы воплощение доброжелательности, лейтенант, мне придется напрячь воображение, чтобы это представить.
– Я чувствую в машине явственный запашок дурного сарказма.
– Мы обработаем ее освежителем воздуха.
– Но, к счастью, поскольку я – воплощение доброжелательности, на сей раз я, так и быть, не ткну тебя носом в этот запах. Через несколько минут после начала моего недружелюбного разговора с Фортни в кармане у меня зазвонит телефон.
– Я все равно трепещу перед вашими способностями, поэтому внезапное проявление ясновидения меня ничуть не удивляет.
– Звонок меня раздосадует, но мне придется на него ответить. Таким образом, инициатива в разговоре перейдет к тебе.
– Вы даже знаете, кто вам будет звонить… Что? Ко мне?
Ева с удовлетворением отметила, что ей удалось смахнуть нахальную улыбочку с лица своей помощницы.
– Ты будешь играть роль доброго следователя. Долготерпеливая, немного неопытная подчиненная, извиняющаяся за грубость начальства. Войди в этот образ, притворись неуклюжей и попытайся что-нибудь нащупать.
– Лейтенант Даллас, мэм. Я и есть долготерпеливая, немного неопытная, вечно извиняющаяся подчиненная. Мне не надо входить в образ и притворяться неуклюжей.
– Тем лучше, – кивнула Ева, – используй то, что есть. Пусть твой образ поработает на тебя. Позволь ему думать, что он тебя дурит. Он увидит девчонку в униформе, принимающую приказы от меня. Вторую скрипку. За этой маской он не различит, что ты есть на самом деле.
«Я не знаю, что я есть на самом деле», – подумала Пибоди и набрала в легкие побольше воздуха. – Да, я понимаю. Это может сработать.
– Сделай так, чтобы сработало, – отрезала Ева и остановила машину у тротуара, чтобы запрограммировать время на таймере телефона.
Ева с помощью грубой силы проложила себе, дорогу в кабинет Лео Фортни и создала нужное настроение. Не без удовольствия, призналась она себе. Придав своей походке некоторую сексуальность, она прервала его деловую беседу по телемосту с каким-то голливудским продюсером.
– Этот разговорчик вам придется перенести на другое время, Лео, – заявила она. – Или, если хотите, пусть мистер Голливуд послушает наш разговор.
– Вы не имеете права врываться сюда и распоряжаться в моем доме!