– Присядь где-нибудь, – приказала она, – свяжись с парнями из лаборатории. Проси, умоляй, угрожай, делай что хочешь, но заставь их как можно скорее отследить бумагу.
– Я справлюсь, лейтенант. Я могу туда войти. Меня больше не стошнит.
Ева заметила, что ее помощница опять побледнела. Мысленно Пибоди опять переживала увиденное в переулке: кровь, месиво, оставшееся от тела женщины. Она, конечно, выдержит, Ева это понимала, но какой ценой? Не стоило платить такую цену. Во всяком случае, не здесь и не сейчас.
– Я не сомневаюсь, что ты справишься. Я говорю, что мне надо знать, откуда взялась эта бумага. Раз убийца что-то оставил на месте преступления, мы должны это исследовать. Так что сядь где-нибудь и займись делом.
Не давая Пибоди возможности возразить, Ева прошла сквозь двойные двери в прозекторскую, где покоилось тело.
Она ожидала, что Морс, главный судмедэксперт, возьмет эту работу на себя, и он ее не разочаровал. Одетый в прозрачный защитный костюм поверх короткого синего халата и шаровар, он, как обычно, работал один. Его длинные волосы, стянутые на затылке, были спрятаны под шапочку во избежание контакта с телом. На шее у него висел серебряный медальон с плоским темно-красным камнем. Его руки были по локоть в крови, красивое, несколько экзотическое лицо превратилось в неподвижную маску.
Он часто включал музыку во время работы, но в этот день в помещении царила тишина, нарушаемая лишь гудением машин и жутковатым жужжанием лазерного скальпеля.
– Время от времени, – заговорил он, не отрываясь от работы, – мне приходится видеть нечто выходящее за рамки человеческих возможностей. А ведь мы с тобой, Даллас, знаем, что человек способен на неслыханную жестокость по отношению к другому человеку. И тем не менее порой я вижу, что некоторым удается сделать следующий шаг. Чудовищный шаг к полной бесчеловечности.
– Рана на горле убила ее.
– Хвала господу за малые милости. – Он поднял голову. На этот раз его глаза за выпуклыми стеклами защитных очков были непроницаемы, Ева не увидела в них азартного интереса, к которому привыкла. – Всего остального, что он с ней вытворял, она не чувствовала, не знала. Она была уже бесповоротно мертва, когда он свежевал ее как мясник.
– Он действовал как мясник?
– А как еще это назвать? – Морс бросил скальпель на поднос и указал окровавленной рукой на изувеченное тело. – Как еще ты это назовешь?
– Слов у меня нет. Думаю, их в природе не существует. Жестокость? Этого мало. Злоба? Тоже не то. Мне сейчас не до философии, Морс. Ей это не поможет. Я должна знать: у него есть опыт в таких делах? Или он просто кромсал ее кое-как?
Морс чувствовал, что задыхается. Чтобы хоть немного успокоиться, он сорвал с себя защитные очки и шапочку, подошел к раковине и начал смывать с рук изолирующий состав вместе с кровью.
– Он знал, что делает. Надрезы нанесены точно. Без колебаний, без суеты. Ни одного лишнего движения. – Морс подошел к холодильнику, вытащил две бутылочки воды, бросил одну из них Еве, а из другой жадно отпил большой глоток. – Наш убийца знает, как заполнять книжку-раскраску, не выходя за пределы контура.
– Прости, ты о чем?
– Знаешь, твое полное лишений детство не перестает меня удивлять. Мне надо присесть на минутку. – Он сел, устало потер глаза, провел ладонью по лбу. – Этот случай меня достал. Как и когда это случится, предсказать невозможно. Через мои руки столько всего проходит каждый день… И все же эта сорокалетняя женщина с педикюром, который она делала себе сама, и выпирающей косточкой большого пальца на левой ноге меня достала.
Ева не знала, что ему сказать, чтобы вывести его из этого угнетенного состояния. Она придвинула стул, села рядом с ним, отпила воды. Он не выключил запись, подумала она. Пусть сам решает, стирать их разговор или нет.
– Тебе нужен отпуск, Морс.
– Это ты мне говоришь? – Он горько рассмеялся. – Я должен был уехать завтра. Две недели на Арубе. Солнце, море, голые женщины – заметь, еще живые! – и коктейли, подающиеся в кокосовой скорлупе.
– Поезжай.
Морс покачал головой.
– Я отложил поездку. Это дело я должен довести до конца. – Он посмотрел на Еву. – Я это понял, как только ее увидел. Как только увидел, что он с ней сделал. Я не смог бы загорать на пляже завтра утром.
– А я могла бы тебе сказать, что тут у тебя работают надежные люди. Они позаботятся о ней… и обо всех, кто еще поступит за эти две недели. – Ева отпила воды, не отводя взгляда от останков Джейси Вутон, лежащих на холодной цинковой плите. – Я могла бы тебе сказать, что найду сукина сына, который сотворил это с ней. Я позабочусь, чтобы он заплатил сполна. Все это я могла бы тебе сказать, и все это было бы правдой. Но я тоже не смогла бы уехать. – Она прислонилась затылком к стене. – Я бы не поехала.
Морс привалился к стене и вытянул перед собой ноги. Обнаженное изуродованное тело Джейси Вутон лежало на столе в нескольких футах от них.
– Что с нами не так, а, Даллас?
– Хоть убей, не знаю.
Он закрыл глаза, чувствуя, что постепенно успокаивается.
– Мы любим мертвых. – Услыхав, как Ева фыркнула, Морс усмехнулся, не открывая глаз. – До чего же у тебя грязные мысли, Даллас! Я не имел в виду некрофилию. Кем бы они ни были при жизни, мы любим их, потому что они стали жертвами несправедливости. Побитые собаки.
– Похоже, мы все-таки ударились в философию.
– Да вроде бы. – Морс сделал то, чего не делал почти никогда: прикоснулся к ней. Просто похлопал по руке. И все-таки в этом прикосновении Еве почудилось что-то доверительное, почти интимное. Это был жест ободрения и ласки между товарищами, куда более нежный, чем все то, чем жертва обменивалась со своими клиентами. – Они поступают к нам, – продолжал он, – младенцы, дряхлые старики, люди всех возрастов. Кто бы и как бы ни любил их при жизни, после смерти именно мы становимся самыми близкими им людьми. И порой это ощущение близости проникает глубоко к нам внутрь и не отпускает подолгу.
– Похоже, у нее при жизни вообще не было близких. Я осматривала ее квартиру, и, судя по отсутствию сувениров… сентиментальных воспоминаний, если можно так выразиться… при жизни ей никто не был нужен. Так что… считай, кроме нас с тобой, у нее вообще никого нет.
– Ладно. – Морс отхлебнул еще глоток и встал. – Ладно. – Отставив в сторону бутылку, он опять обработал руки защитным составом и надел очки. – Я нажал на токсикологов, хотя не знаю, что из этого выйдет. Печень довольно изношена: действие алкоголя. Но никаких серьезных травм или заболеваний. Последний прием пищи – порция спагетти за шесть часов до смерти. Операция по увеличению груди и омоложению век. Пластика ягодиц и коррекция челюсти. Работа качественная.
– Недавняя?
– Нет. Подтяжка зада сделана пару лет назад, и я бы сказал, что это последняя операция.