Наконец она сделала глубокий вдох и откусила первый кусочек, насладившись вкусом шоколада и победы одновременно.
– О'кей, а теперь вернемся к делу.
Она выпрямилась, откусила еще кусочек и уставилась на экран.
У Браунинг и Брайтстар была шикарная квартира неподалеку от университета. Рэйчел доверяла своему преподавателю и ее подруге. В случае чего, она без колебаний пошла бы с одной из них или с обеими на автостоянку и даже к ним домой. Конечно, было бы сложно незаметно провести Рэйчел мимо швейцара и камер наблюдения. Но на свете нет ничего невозможного.
Мотив? Ревность к молодости и красоте. К успехам в искусстве. Или стремление к дурной славе, комплекс Герострата…
Она ввела данные в компьютер и провела анализ вероятности. На экране высветилась надпись:
«НА ОСНОВАНИИ ЭТИХ ДАННЫХ ВЕРОЯТНОСТЬ ТОГО, ЧТО РЭЙЧЕЛ ХОУАРД УБИЛИ БРАУНИНГ И/ИЛИ БРАЙТСТАР, СОСТАВЛЯЕТ ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТЬ И ШЕСТЬ ДЕСЯТЫХ ПРОЦЕНТА».
– Негусто, – вслух сказала Ева. – Но мы только начали.
– Лейтенант, я обнаружила кое-что… – В кабинет влетела Пибоди и, как зачарованная, уставилась на кусочек шоколада, оставшийся в руке Евы. – Что это? Шоколад? Настоящий шоколад?
– Что? – Перепуганная Ева спрятала руку за спину. – Не знаю, о чем ты говоришь. Я здесь работаю.
– Я чувствую запах! – Доказывая это, Пибоди потянула носом, как волк. – Это не заменитель шоколада, не соя. Это настоящий товар.
– Может быть. И он мой.
– Дайте кусочек… – Потрясенная Пибоди громко ахнула, когда Ева засунула остатки в рот. – Ох, Даллас… – Она проглотила слюну. – Вы ведете себя, как пятилетний ребенок.
– Угу… И мне очень вкусно, – с полным ртом добавила Ева. – Так что там у тебя?
– Черт побери, у меня нет только одного – шоколада! – Пибоди сделала бесстрастное лицо. – Пока другие, имен которых мы не будем называть, набивали рот шоколадом, я послушно вела расследование. И обнаружила один аспект, который мог бы представлять интерес для невероятно жадных пожирателей шоколада.
– Это был темный шоколад.
– Вы и есть эта отвратительная личность и непременно будете гореть в аду!
– Ничего, как-нибудь переживу. Так какой аспект вы обнаружили, сержант Пибоди?
– Мне пришло в голову, что кто-то из людей, владеющих предприятиями в районе университета, может иметь преступное прошлое. Поэтому имело смысл провести поиск указанных личностей в наших досье.
– Неплохо. – Именно это Ева и собиралась сделать. – Можешь понюхать обертку, – предложила она, протянув помощнице бумажку.
Пибоди скорчила гримасу, но обертку взяла.
– И каковы результаты?
– Есть новость хорошая и плохая. Плохая – то, что в городе полно преступников.
– О боже… Да неужели?
– А хорошая – что без работы мы не останемся. Большинство случаев оказалось мелочами, но парочка стоит внимания. У первого – угроза насилием и хранение наркотиков, у второго – неоднократные преследования.
– И на ком ты остановилась?
– Ну… – Пибоди внезапно занервничала и с трудом перевела дух. – Проверить нужно обоих, потому что… Конечно, угроза насилием не очень подходит, поскольку убийство было тщательно продумано и он ее не запугивал. Но наркотики могут иметь отношение к делу, потому что он пользовался транквилизатором. А вот преследование больше по нашей части. Я думаю, что следует начать с преследователя.
– Ближе к делу, Пибоди. Имя и адрес.
– Есть, мэм. Дирк Хастингс, «Портография», на Одиннадцатой Западной.
– Дирк? Дурацкое имя. Давай съездим к нему.
Доктор Луиза Диматто провела Рорка по только что построенному общежитию для жертв насилия. Он одобрил успокаивающие цвета обоев, простую мебель и жалюзи на окнах.
Убежище являлось для Рорка вечным напоминанием о том, от чего он и Ева когда-то сумели сбежать. Ему очень хотелось обеспечить жертвам безопасность и спокойствие.
Впрочем, сам он ни за что не стал бы пользоваться таким местом. «Я не пошел бы в убежище даже голодный, избитый и оборванный, – думал он. – Наверно, я был слишком гордым. Или слишком самонадеянным, черт побери».
Рорк ненавидел отца, но не доверял социальным работникам, копам, филантропам; он считал, что может попасть из огня да в полымя. Такие учреждения были не для него. Как и для избитой, окровавленной Евы, которую нашли в Далласе где-то на задворках.
Но если Ева научилась действовать вопреки существующей системе социального обеспечения, сам Рорк большую часть жизни служил ей. Постепенно став ее частью и сам превратившись в филантропа.
Порой это ставило его в тупик.
Рорк и Луиза прошли по широкому коридору, который вел в игротеку. Игравшие там дети казались чересчур тихими, но все же играли. Тут были и женщины, державшие на руках грудных младенцев. Женщины с лицами, разукрашенными синяками. Рорк видел устремленные на него взгляды – испуганные, подозрительные, косые и полные неподдельного ужаса.
Мужчины в этих стенах были редкостью, и при их виде многие сжимались в комок.
– Я на минутку прерву вас, – небрежно сказала Луиза, осмотрев комнату. – Это Рорк. Без него «Дочи» не было бы. Мы очень рады, что он сумел выбрать время, чтобы посетить нас и увидеть плоды своих трудов и своей щедрости.
– Луиза, ваших трудов здесь не меньше, если не больше. Хорошая комната. Здесь уютно, как дома.
Рорк обвел взглядом лица. Эти люди испытывали неловкость и чего-то ждали.
– Надеюсь, вы нашли здесь то, в чем нуждались, – пробормотал он и уже собрался уйти, но в этот момент вперед выступила маленькая девочка.
– А почему это место так странно называется?
– Ливви! – Худенькая женщина (Рорк дал бы ей не больше двадцати пяти) с лицом, покрытым побледневшими синяками, подхватила девочку на руки. – Прошу прощения. Она не имела в виду ничего плохого…
– Хороший вопрос. Только умный ребенок может задать хороший вопрос. Значит, тебя зовут Ливви?
– Угу. Вообще-то я Оливия.
– Оливия… Красивое имя. Когда речь идет о чем-то важном, нужно назвать это красиво. И человека, и место. Мама придумала тебе не совсем обычное, но очень подходящее имя.
Ливви, не сводившая с Рорка глаз, наклонилась к матери и громко прошептала ей на ухо:
– Как красиво он говорит!
– Ей всего три года, – нервно усмехнувшись, сказала мать. – Никогда не знаешь, что она скажет через минуту.
– Так и должно быть. – Увидев, что женщина слегка успокоилась, Рорк протянул руку и пригладил русые кудри Ливви. – Ты спросила, почему это место так называется? «Доча» – это гэльское слово. Там, где я родился, люди говорили на этом очень старом языке, а кое-кто говорит и сейчас. По-английски это означает «надежда».