Харрис поднял палец, упреждая тем самым возражения Бена:
— Какое же будет объяснение, доктор?
— Чтобы дать законченный портрет, капитан, мне нужно провести дополнительные исследования, но оценить в общем могу: несомненно, убийца человек глубоко религиозный, воспитанный в традиционной вере.
— Следовательно, вы считаете, что убийца — лицо духовного звания?
Она снова посмотрела на Бена.
— Возможно, он и был посвящен, а может, просто глубоко верующий человек или, скажем, богобоязненный. Епитрахиль — это символ и в его собственных глазах, и в наших, и даже в глазах жертв. Но она могла быть использована и как знак бунта против традиции, но утверждать этого нельзя, так как содержание записок исключает высказанное предположение. Поскольку все девушки примерно одного возраста, можно заключить, что они воплощали какой-то женский образ, сыгравший значительную роль в его жизни: мать, жена, возлюбленная, сестра… Словом, личность близкая или некогда близкая ему эмоционально. Видимо, она каким-то образом его предала. Несомненно, все связано с церковью.
— Грех? — Бен выпустил струю дыма. «Может, он и истукан, — подумала Тэсс, — но не дурак».
— Существуют разные определения греха, — спокойно продолжила Тэсс, — но в его глазах грех, возможно, сексуального характера.
Как его раздражает этот холодный, безразличный тон!
— То есть он наказывает эту личность, убивая других?
Она уловила в его голосе насмешку и захлопнула папку.
— Нет, он спасает их.
Бен снова открыл было рот, но тут же закрыл. Бред какой-то, дикий бред!
— Для меня это абсолютно ясно, — сказала Тэсс, поворачиваясь к Харрису, — именно это следует из всех трех записок. Убийца принял на себя роль спасителя. Причем следов жестокого насилия нет, поэтому, я считаю, наказывать он никого не собирался. Будь то месть, он проявил бы кровожадность, беспощадность, непременно захотел бы, чтобы жертвы узнали, поняли заранее, что их ожидает. А он убивал их настолько быстро, насколько возможно, затем приводил в порядок одежду, опоясывал епитрахилью, словно благословляя, и, наконец, оставлял записку, извещавшую об их спасении.
Она сняла очки и повертела ими в руках.
— Он не насилует их. Скорее всего он импотент, но что самое важное — в его глазах сексуальное насилие — грех. Возможно, даже вероятно, он испытывает некоторое сексуальное наслаждение от убийства. Но прежде всего это, конечно, акт духовного освобождения.
— Религиозный фанатик, — задумчиво проговорил Харрис.
— По сути, да, — ответила Тэсс, — хотя в повседневной жизни он скорее всего нормальный человек. Между убийствами проходят недели, из чего следует, что он себя предельно контролирует. Возможно, убийца работает, встречается с людьми, ходит в церковь.
— В церковь… — повторил за ней Бен, поднялся и подошел к окну.
— Да-да, и не от случая к случаю, а регулярно. Церковь — его пунктик. Если этот человек и не священник, то в акте убийства, как он считает, осуществляются некоторые его функции. В своих собственных глазах он священнодействует.
— Отпущение грехов, — пробормотал Бен, вспомнив последние слова записок.
Тэсс удивленно прищурилась.
— Совершенно верно.
Церковные обряды для Эда были малознакомы, поэтому он перевел разговор:
— Шизофреник?
Тэсс наморщила лоб и отрицательно покачала головой.
— Шизофрения, маниакально-депрессивный психоз, раздвоение личности… Вы слишком легко жонглируете этими ярлыками, общими определениями.
Тэсс не заметила, что Бен обернулся и внимательно посмотрел на нее. Она сунула очки в очешник и бросила его сумку.
— Любое психическое отклонение сугубо индивидуально. Поэтому личную проблему такого рода можно понять и решить, только зная ее динамические источники.
— Я тоже предпочитаю конкретику, — вставил свое слово Харрис, — а в данном случае тем более, принимая во внимание, что за поимку преступника назначена премия. Итак, мы имеем дело с психопатом?
Выражение лица Тэсс слегка изменилось. «От нетерпения», — предположил Бен, заметив появившуюся между бровей едва заметную морщинку и слегка искривленные губы.
— Ну что ж, если вам необходимо общее определение, «психопатия» подходит. Под этим термином подразумевается умственное расстройство.
Эд почесал бороду.
— Короче, он сумасшедший.
— Сумасшествие — юридический термин, детектив, — поправила его Тэсс почти официальным тоном. Она взяла папку и поднялась со стула. — У этого термина появится значение, когда убийца будет пойман и предстанет перед судом. Его портрет постараюсь представить вам как можно скорее, капитан. Неплохо было бы самой прочитать записки, оставленные на трупах, а также осмотреть орудие убийства.
Следом за ней поднялся Харрис. Он был явно недоволен, ожидал большего. Глупо, конечно, но он рассчитывал, что все будет разложено по полочкам и концы сойдутся сами собой.
— Детектив Пэрис проследит, чтобы вы получили все необходимое. Благодарю вас, доктор Курт.
Она протянула ему руку.
— Пока меня благодарить не за что. Детектив Пэрис?
— К вашим услугам, — коротко кивнув, он повел ее к выходу.
По пути к выходу из здания они расписались в регистрационной книге за полученные на руки вещественные доказательства. В течение этого времени Бен не произнес ни слова. Тэсс тоже молчала, сосредоточенно вчитываясь в записки, вглядываясь в аккуратно, четко напечатанные буквы. Отличий, собственно, никаких, словно сделано под копирку. Когда писались эти записки, размышляла Тэсс, автор не был ни в состоянии гнева, ни в состоянии отчаяния. Он и сам стремился к покою и в соответствии со своими извращенными представлениями хотел дать его другим.
— Белый цвет — цвет чистоты, — проговорила она, глядя на епитрахили. «Очевидно, это символ, — подумала Тэсс. — Но символ чего?» Она оторвала взгляд от записок, от чтения которых ей становилось еще больше не по себе, чем от орудия убийства. — Похоже, этот человек чувствует себя миссионером.
Бен вспомнил, как его тошнило при одном только виде очередной жертвы, но сейчас голос его прозвучал ровно и беспристрастно:
— Вы так уверены в себе, доктор…
— В самом деле?
Девушка обернулась, глянула на него, задумалась на секунду и неожиданно спросила:
— Когда заканчивается ваша смена, детектив?
— Десять минут назад, — ответил он, непроизвольно дернув головой.
— Прекрасно. — Она надела пальто. — Вы не хотите меня угостить чем-нибудь? Заодно рассказать, что вас не устраивает в моей профессии и во мне лично. Обещаю, никакого психоанализа не будет.