Все хитрые инструкции, которые давал Джоуи перед стартом тренер, в одно мгновение потеряли все свое значение. Единственной целью жокея было теперь восстановить равновесие и вернуть заартачившегося вороного на скаковой круг.
На то, чтобы поправить положение, оставались ничтожные доли секунды. Прорубаться сквозь группу или обойти ее полем – по наружной, более длинной дорожке? Конь и всадник приняли решение, которое в зависимости от исхода скачки могло было быть признано неверным или отчаянно смелым, почти одновременно. Словно зная, какой подвиг ему придется совершить, Дубль вылетел на крайнее свободное поле и понесся во весь опор.
Он мчался по треку, пожирая пространство и выбрасывая из-под копыт крупные комья глины. Ноги его двигались с такой скоростью, что их было невозможно поймать глазами, и только мощные удары копыт о землю свидетельствовали, что он пока еще не взлетел над землей. И к моменту, когда лидер в первый раз прошел под проволокой, Дубль отставал от него всего на корпус. И он сокращал это расстояние!
Стоя в ложе, Гейб не отрывал от глаз бинокля.
Скачка была почти забыта, и все его внимание сосредоточилось только на одной лошади. Нет, виновата была не только красота, хотя при одном взгляде на мощный галоп вороного у него слезы наворачивались на глаза от восхищения. Гейб видел перед собой настоящее, неподдельное мужество и свирепую, беспощадную и бескомпромиссную волю к победе. И знал, что независимо от исхода сегодняшнего состязания он никогда не забудет этот яростный, стремительный полет вороного.
Полмили были пройдены ровно за сорок четыре секунды, причем Дубль и лидер далеко оторвались от своих преследователей. Зрители ревели, словно десяток реактивных лайнеров, летящих на небольшой высоте, но Гейб слышал только голос Колей, которая едва слышно шептала рядом с ним:
– Ну, маленький, не отдай!
Должно быть, из всех зрителей только они двое стояли, держась за руки, словно маленькие дети, и как зачарованные смотрели на одного-единственного коня.
– Маленький, не отдай!
На втором повороте Джоуи отправил Дубля в посыл, сражаясь с лидером за выгодную позицию у бровки. Именно здесь, на последнем прямом отрезке дистанции, Бельмонт проверял претендентов на мужество и доблесть, и из отставшей группы стрелой вылетел и понесся вдогонку за лидерами гнедой кентуккиец.
Но было слишком поздно. Мужество, гордость, сердце – все то, что три года назад ветреной зимней ночью Гейб разглядел в глазах новорожденного жеребенка, подгоняло Дубля быстрее, чем опускавшийся на круп хлыст.
Дубль первым пересек финишную черту, оставив второго претендента на два корпуса позади. Воронов жеребец из «Рискованного дела» выиграл приз Бельмонт Стейкс и стал «трижды венчанным» – обладателем Тройной Короны.
Несколько мгновений Гейб просто стоял и смотрел. Эмоции, овладевшие им, были слишком сильны, чтобы улечься сразу и уступить место экстазу долгожданной победы. Да, это его лошадь была там, на дорожке ипподрома, это его жокей высоко поднялся на стременах. Это его мечта, покрытая грязью, потом и славой, гордо вышагивала вдоль трибун на глазах у тысяч зрителей. Что бы ни случилось теперь, никто не отнимет ни у него, ни у вороного этого ослепительного триумфа.
– Черт знает что за лошадь! – хрипло пробормотал Гейб, чувствуя, что горло словно заржавело и не повинуется ему. Потом он повернулся к Келси и увидел, что ее щеки мокры от слез. – Черт знает что за лошадь, – повторил он.
– – Да! – Слезы еще катились по лицу Келси, но к горлу уже подступал легкий, радостный смех. Она подняла руки и обхватила его за шею.
– Поздравляю, Слейтер! Ты все-таки сделал это!
– Господи Иисусе… – Никаким напряжением воли он не смог бы сдержать глупую счастливую улыбку, которая расцветала у него на лице. – Господи Иисусе, мы сделали это, мы справились!
С этими словами Гейб подхватил ее на руки и закружил, не обращая внимания на направленные на него камеры. Келси еще смеялась, когда он закрыл ей рот поцелуем.
Рик сидел в своей комнате в нескольких сотнях миль от Нью-Йорка и смотрел на экран телевизора. На Бельмонт он не поехал. Зная о том, что должно случиться, он предпочел самый безопасный вариант и остался у себя в номере.
Когда камеры переключились с жеребца-чемпиона на его счастливого владельца, Рик только кивнул.
– Радуйся, радуйся, пока можешь, щенок, – пробормотал он и налил себе на два пальца двенадцатилетнего скотча. Губы его презрительно дернулись, когда, комментируя поцелуй Келси и Гейба, диктор заявил, что мистер Слейтер и мисс Байден не только конкуренты, но и близкие друзья.
Устроившись поудобнее, Рик стал ждать, когда же появятся первые признаки спланированной им катастрофы. Как и после каждой гонки, жеребца должны были отвести в «плевательницу» и взять пробы мочи и слюны. И когда станут известны результаты, Гейб уже не будет так широко улыбаться.
«Так, пожалуй, даже лучше, – рассудил Рик. – Гораздо приятнее отобрать у этого паршивца приз после того, как он подержал его в руках и вообразил своим».
Да, обстоятельства, несомненно, сложились в его, Рикову пользу, и все благодаря этой избалованной шлюхе – дочери Наоми. Если бы она не поперлась ночью в конюшню и не помешала осуществлению его планов, вороной жеребец вовсе не вышел бы на старт.
Но он вышел и стал первым. И теперь только считанные мгновения отделяли Рика от того момента, когда по стадиону будет объявлено, что в крови Дубля обнаружены запрещенные стимуляторы.
И тогда Гейб не только будет дисквалифицирован, но будет опозорен, скомпрометирован, узнает, что значит всеобщее презрение.
Готовясь отпраздновать свою победу, Рик Слейтер долил свой стакан доверху, но рука его дрогнула, и он пролил несколько капель на стол, когда услышал официальное объявление судьи-информатора.
«Шестой, пятый, второй». Его потрясенный разум отказывался воспринимать дальнейшие пояснения относительно сделанных ставок и выплаты выигранных сумм. Раскрыв рот и выпучив глаза, он таращился на экран телевизора, на котором появились конь и жокей – оба в венках из белых гвоздик. Потом Рик увидел сына, по-хозяйски обнимавшего Келси за плечи. Он подошел поздравить своего всадника и – словно сентиментальный ковбой из дешевого вестерна – наклонился поцеловать жеребца во влажную от пота морду.
Стакан скотча врезался в экран, и оба разлетелись вдребезги. В воздухе запахло пролитым виски, и Рик вскочил с места. На минуту или больше он словно потерял рассудок и принялся молотить кулаками ни в чем не повинный телевизор. Когда же его разбитые пальцы окрасились кровью, он столкнул его на пол и принялся методично обрабатывать аппарат ногами, топча рассыпающиеся по полу блестящие детали и обломки. Единственной мыслью его было, что он сейчас «жуть что сделает с этим поганым телевизоришкой, который взялся показывать ему такие вещи»!
Когда Рик, вымотанный и задыхающийся, наконец остановился, в комнате воняло жженой изоляцией, спиртом, его собственным потом. Костяшки пальцев кровоточили, в груди ломило, перед глазами все еще плавала багровая пелена.