— Но не для тебя.
Бровь Наоми чуть дрогнула и поползла вверх.
— Это я была недостаточно хороша для него. Спроси кого хочешь.
Отбросив волосы со лба резким движением головы, она пошла дальше.
— Говорят, он снова женился? — осведомилась она небрежно.
— Да. Мне тогда было восемнадцать. Им было очень хорошо вместе. Кроме того, у меня есть теперь сводный брат.
— И ты их любишь? Свою семью, я имею в виду.
— Очень.
Наоми решительным шагом пересекла уже знакомое Келси патио и вошла в ту же самую дверь, что и в первый раз.
— Могу я предложить тебе чай или кофе? А может быть, немного вина?
— Нет, ничего не нужно.
— А я надеялась, что ты порадуешь Герти. Как только она услышала о твоем приезде, сразу бросилась печь твое любимое печенье. Я знаю, что ты ее не помнишь, но она тебя очень любила.
«Поймана! — подумала Келси. — Поймана в силки светских манер и сострадания. И печенья».
— Хорошо. — Она постаралась кивнуть как можно суше. — Тогда — печенье и чай.
— Присядь, я пойду распоряжусь.
Но Келси не стала садиться. Ей казалось, что, если она повнимательнее рассмотрит обстановку и вещи матери, она сумеет обрести под ногами хоть какую-то почву. На первый взгляд комната показалась ей до-вольно элегантной; это был совсем другой мир, отстоящий довольно далеко от оживленной суеты конюшен и испачканных в навозе башмаков. Огонь в камине гудел негромко, почти усыпляюще, а бледно-розовые шторы на окнах были задернуты неплотно, пропуская в гостиную лучи высокого солнца, падавшие на дюжину хрустальных статуэток, изображавших скачущих лошадей. Статуэтки брызгали светом, словно алмазы. Ковер в восточном стиле, покрывавший светло-ореховый, до блеска натертый паркет, казался розовым, и розовой казалась кремовая софа в углу.
Здесь не было ничего странного, ничего бросающегося в глаза, но только на первый взгляд. Присмотревшись, Келси поняла, в чем тут дело. Стены гостиной были обиты бледным шелком того же желтовато-костяного цвета, что и обивка мебели, однако на них висели кричаще-яркие абстрактные полотна, словно взрывающиеся изнутри мазками оранжевого, алого, черного. Они внушали невольное беспокойство, и Келси подумала, что их буйная экспрессия выражает жестокость, страсть и гнев. И, вздрогнув, она увидела, что каждое полотно подписано двумя буквами, совпадающими с инициалами ее матери.
«Работы Наоми?» — подумала Келси, но тут же отказалась от этой мысли. Никто никогда не говорил ей, что ее мать увлекалась абстрактной живописью. Картины же были написаны явно не любителем — только талантливый, профессиональный художник мог с таким мастерством передать ощущение тревоги и беспокойства.
Отворачиваясь, Келси подумала, что эти полотна должны были бы противоречить спокойствию и благопристойной чистоте гостиной, но вместе с тем они же придавали ей индивидуальность.
В комнате были и другие любопытные предметы. В углу Келен обнаружила гипсовую статую женщины, чье лицо было искажено гримасой глубочайшего горя, стеклянное, бледно-зеленое сердце с глубокой трещиной, доходящей до самой середины, широкую глиняную миску, наполненную разноцветными камешками.
— Это твои, дочка, — раздалось за ее спиной. Келси виновато уронила камешек обратно в миску и повернулась. Это была Герти, которая вкатила в гостиную чайный столик с подносом и теперь стояла, глядя на нее. — Как?..
— Тебе всегда нравились яркие камушки. Я сохранила их, когда тебя… — Ее улыбка стала неуверенной. — Когда ты от нас ушла.
— Ох… — Интересно, как ей на это реагировать? — Значит, ты уже давно здесь работаешь?
— Я стала жить в «Ивах» еще девочкой. Моя мать вела хозяйство для мистера Чедвика, а когда она состарилась и вернулась во Флориду, я стала работать вместо нее. Шоколадное печенье ты всегда любила, — неожиданно закончила Герти и сделала шаг вперед.
У нее был такой вид, словно она готова обнять гостью; Келси было не по себе от полного печали взгляда Герти, но видеть в ее глазах восхищение и любовь было еще горше.
— Я до сих пор люблю, — кое-как выдавила она.
— Да ты садись, угощайся. Мисс Наоми кто-то позвонил, но она сейчас закончит. — Только что не напевая от переполнявшего ее счастья, Герти принялась разливать чай и выкладывать печенье в вазочку.
— Я всегда знала, что ты вернешься, всегда… Мисс Наоми не верила, а я ей говорила: «Кел — твоя дочка, разве нет? Не бойся, она обязательно приедет повидать свою мамочку…» И вот, ты приехала.
— Да. — Келси заставила себя сесть и даже взяла в руки чашку чая. — Вот я и приехала.
— А как выросла-то! — Не в силах сдержаться, Герти погладила ее по волосам. — Ты теперь совсем взрослая женщина.
Ее лицо вдруг помрачнело, поднятая рука опустилась, и Герти почти выбежала из комнаты.
— Извини, — кивнула Наоми, вернувшись в гостиную несколько секунд спустя. — В последнее время Герти стала особенно чувствительной. Сожалею, если она доставила тебе несколько неприятных минут, но…
— Ничего страшного. — Келси сделала крошечный глоток. На этот раз чай был китайским, и она это заметила. Наоми поняла и рассмеялась.
— Это у меня такое чувство юмора, — пояснила она, наливая себе чай и садясь. — Я не знала, вернешься ли ты.
— Я тоже. Возможно, я никогда бы этого не сделала, — во всяком случае, так скоро, если бы бабушка не вынудила меня.
— А-а, Милисент. — Наоми вытянула свои длинные ноги и слегка потянулась. — Она всегда терпеть меня не могла. Впрочем, это чувство было обоюдным, — добавила она, пожимая плечами. — Скажи, как тебе удалось добиться соответствия ее высоким стандартам?
— Не удалось. — Келси улыбнулась, но сразу стала серьезной. Ей показалось недостойным обсуждать бабушку с Наоми.
— Фамильная честь… — протянула Наоми. кивая. — Ты права, я не должна была критиковать Милисент в твоем присутствии. Кроме того, это ты собиралась задавать вопросы.
— Как тебе это удается?! — воскликнула Келси, ставя чашку на блюдце дрогнувшей рукой. — Как ты можешь так спокойно вести себя, если знаешь, о чем пойдет разговор?
— Когда я была в тюрьме, я научилась не роптать и принимать то, что меня ждет, без волнения и страха. В данном случае ситуацией управляешь ты. А я… У меня было много времени, чтобы все как следует обдумать, и, прежде чем я написала тебе, я поклялась принять все, чем бы это ни кончилось.
— Но почему ты ждала так долго? Ведь тебя выпустили из тюрьмы уже…
— Двенадцать лет, восемь месяцев и десять дней назад. Бывшие заключенные одержимы еще больше, чем бывшие курильщики, а я являюсь и тем, и другим. — Наоми снова улыбнулась. — Но я не ответила на твой вопрос. Я хотела встретиться с тобой в тот день, когда меня выпустили. Я даже ездила к твоей школе. На протяжении недели я сидела в машине через улицу от школьных ворот и смотрела, как ты играешь с девочками во дворе. Я видела, как вы поглядываете на мальчиков, а сами притворяетесь, будто смотрите в другую сторону. Однажды я даже вышла из машины и подошла почти к самой ограде. Мне хотелось знать, почувствуешь ли ты запах тюрьмы. Я ощущаю на себе его до сих пор.