Филипп. А так она просто погорюет… недолго, но зато у нее останешься ты. Через несколько лет Келси перестанет вспоминать меня, а потом и вовсе забудет.
— И ты сможешь так жить?
— Придется. Я не буду ни пытаться связаться с ней, ни вмешиваться в ее жизнь как-то по-другому. Я не буду просить тебя навестить меня здесь, а если ты все-таки приедешь, я к тебе не выйду. Я действительно умру — для тебя и для нее.
Наоми выпрямилась на стуле. Время свидания почти истекло.
— Я знаю, как сильно ты ее любишь, знаю, что ты за человек. Ты сможешь сделать так, чтобы ее жизнь была достойной и… счастливой. Пожалуйста, не рань ее. Обещаешь?
— А что будет, когда тебя выпустят?
— Когда это случится, тогда и будем думать. Десять-пятнадцать лет — это очень долго, Филипп.
— Да. — Он представил себе все эти пустые, серые годы, проведенные в этих серых стенах, и внутри его все перевернулось. «Что, — подумал он, — эти годы могут сделать с ребенком? Годы ожидания, годы надежды?»
— Хорошо, Наоми, — сказал он. — Ради Келси.
— Спасибо. — Она поднялась и поморщилась, словно борясь с тошнотой. — Прощай, Филипп.
— Наоми!..
Но она пошла прямо к охраннику и прочь из комнаты — сквозь железную дверь, которая с лязгом захлопнулась за ней. Она так и не обернулась.
— Па? — Келси положила руку на плечо отца и слегка встряхнула. — В каком ты сейчас столетии?
Филипп смущенно привстал.
— Келси? Я и не заметил, как ты вошла.
— Ты ничего не заметил бы, даже если бы сюда влетела стая крокодилов! — Она чмокнула его в щеку, откинулась назад и, рассмеявшись, снова поцеловала. — Как я рада тебя видеть!
— Дай-ка и мне на тебя посмотреть… — Выглядит счастливой? успокоенной? умиротворенной? — подумал он, чувствуя, как в душе у него начинается маленькая война.
— Не могла же я так сильно измениться за пару недель! — рассмеялась Келси.
— Ты просто скажи мне: ты чувствуешь себя так же хорошо, как выглядишь?
— Я чувствую себя замечательно! — с чувством проговорила Келси, опускаясь на стул. Некоторое время она молчала, ожидая, пока отец усядется напротив нее. — Чистый деревенский воздух, здоровый образ жизни, простой физический труд и полная свобода от готовки. Последнее немаловажно.
— Физический труд? Ты работаешь на ферме?
— На самых неквалифицированных работах. — Келси улыбнулась подошедшей официантке. — Бокал шампанского.
— Мне ничего. — Филипп снова повернулся к дочери. — Ты празднуешь? Что?
— Гордость Виргинии взял первый приз в Санта-Аните. Как раз сегодня! — воскликнула Келси, которую все еще переполняло пьянящее ощущение победы. — Гордость Виргинии — странная кличка для жеребца, правда? Но он действительно гордость штата. Я лично выгребаю навоз из его денника и меняю ему подстилку, поэтому я тоже немножко причастна к его победе. А в мае он выиграет дерби… — Келси заговорщически подмигнула отцу. — Это абсолютно точно.
Филипп отпил глоток из своего бокала, надеясь, что вино поможет ему справиться с неловкостью и заговорить легко и непринужденно.
— Я не думал, что ты так увлечешься… лошадьми.
— О, это удивительные создания. — Келси взяла с принесенного подноса бокал шампанского и приподняла его. — За Гордость Виргинии, за самого лучшего из мужчин, которых я когда-либо встречала. Из четвероногих, разумеется, — уточнила она и поднесла вино к губам, наслаждаясь тем, как пузырьки газа взрываются во рту. — Ну а теперь расскажи мне, как дела дома? Я думала, Кендис приедет с тобой.
— Мне кажется, она поняла, что мне самому хочется побыть с тобой, и просила передать, что очень тебя любит. И Ченнинг тоже. Кстати, у него новая девушка.
— Ну, это не новость. А куда девалась аспирантка?
Ну та, с факультета философии?
— Чен утверждает, что она была способна заговорить его до смерти. Зато его новая пассия проектирует ювелирные украшения и носит черные свитера. Они познакомились на какой-то вечеринке. Эта девушка — вегетарианка.
— Тогда это увлечение тоже ненадолго. Ченнинг способен прожить без гамбургера не дольше пяти минут.
— Кендис очень на это рассчитывает. Виктория — ее зовут Виктория — показалась ей, гм-м… не совсем подходящей.
— Ну, если дело касается Ченнинга, Кендис вряд ли сумеет найти подходящую девушку. Разве что после долгого и тщательного отбора. Он все еще ее малютка.
— Родителям всегда трудно признать своего ребенка самостоятельным. Взрослым. Многим это так и не удается. — Он накрыл ее руку ладонью. — Я скучал по тебе.
— Но я же на самом деле никуда не делась, па! И мне бы не хотелось, чтобы ты так сильно переживал.
— Старая привычка. — Филипп слегка сжал ее пальцы. — Я просил тебя поужинать со мной по нескольким причинам. Возможно, одна из них покажется тебе не очень приятной, так что я решил, что будет лучше, если ты узнаешь обо всем от меня.
Келси заметно встревожилась.
— Ты же сказал, что дома все в порядке.
— Все в порядке, не волнуйся. Моя новость касается Уэйда. Он объявил о своей помолвке… — Филипп почувствовал, как напрягшаяся было рука Келси обмякла. — Судя по всему, через месяц или два состоится свадьба.
— Понятно.
Странно, подумала Келси. Странно. Ей казалось, что подобное известие уже не может так сильно задеть ее за живое.
— Быстрая работа.
Келси со свистом втянула воздух сквозь зубы, неприятно пораженная тем резким тоном, каким она произнесла свои последние слова.
— Глупо с моей стороны так переживать.
— По-человечески тебя вполне можно понять. Пусть вы долго жили врозь, но окончательный развод едва-едва состоялся.
— Это была просто бумажка. Я знаю это. Наш брак закончился в Атланте, больше двух лет назад. — Келси подняла бокал и посмотрела на вино, которое все еще негромко шипело. — Дело в другом… Мне хотелось бы быть воспитанной леди и пожелать ему счастья в новом браке. Но не вышло.
Она сделала большой глоток.
— Надеюсь, крошка Лэри превратит его жизнь в ад. А теперь давай закажем копченую красную рыбу, я не прочь ее попробовать.
— Ты не сильно расстроилась?
— Все будет нормально. Я в порядке.
Келси закрыла меню, которое держала в руке. Когда официантка, получив заказ, отошла от их столика, она уже улыбалась отцу.
— А ты боялся, что я начну рвать и метать?
— Я думал, что тебе понадобится жилетка, чтобы выплакаться.
— Я знаю, что всегда могу воспользоваться твоей. Просто я давно перестала плакать над разлитым молоком. Может быть, работа, настоящая работа ради того, чтобы заработать себе на хлеб, окончательно изменит мои взгляды на жизнь.