— Совсем нет, — успокоила его Наоми. — Ты поспел как раз к ленчу. Мэтт, может, и ты присоединишься к нам?
— Жаль, но я не смогу. Мне нужно на ферму к Бартлетту. У одной из его кобыл колики.
— А вы — ветеринар? — заинтересовался Ченнинг. — Мне всегда казалось, что лечить животных интереснее, чем людей. Они не жалуются и не ноют, как люди, верно? — добавил он поспешно, перехватив удивленный взгляд Келси.
— В общем — да. Правда, люди, как правило, не кусаются и не норовят ударить тебя копытом. Спасибо, Наоми, давай перенесем наш совместный ленч на потом. Рад был познакомиться, Ченнинг.
— Я тебя провожу, Мэтт, — отозвалась Наоми. — Келси, покажешь Ченнингу дорогу в столовую, когда вы проголодаетесь?
— Насколько я знаю Чена, он уже проголодался. — Келси повернулась к брату. — Может быть, отложим экскурсию на после обеда?
— Не возражаю.
— Тогда идем. — Они медленно пошли к усадьбе.
— Я и не знала, что тебя интересует ветеринария, — заметила Келси.
Ченнинг смущенно пожал плечами.
— Наверное, это пройдет. Детское увлечение.
— Я помню, как ты рвался спасать птичек, которые ударялись об оконные витражи. А однажды ты приволок домой хромую собачонку, из которой блохи так и сыпались.
— Да… — Ченнинг улыбнулся, но глаза его остались серьезными. — Голову даю на отсечение, что последнюю милю пес прошел на трех лапах. Ма сразу дала нам от ворот поворот и отвезла беднягу в собачий приют.
— Я уже забыла… — Келси прислонилась головой к плечу брата. — Кендис так боялась, что он вернется. Должно быть, этой собаке было лет сто, не меньше.
— Просто она не была породистой, — поправил Ченнинг и пожал плечами. — Да нет, дело даже не в этом… Все равно с маминой аллергией держать в доме собаку или кошку нельзя. Кроме того, это действительно было просто детское увлечение.
Почему она никогда раньше не замечала в его голосе этой усталой покорности? — подумала Келси. Может быть, она просто плохо прислушивалась?
— Ты еще хочешь стать врачом, Ченнинг?
— Семейная традиция, — отозвался тот. — Я никогда не думал ни о чем другом. За исключением шестилетнего возраста, когда я мечтал стать астронавтом. Но Осборн может стать только хирургом, и никем другим.
— Кендис ни за что не станет заставлять тебя делать что-то, к чему у тебя не лежит душа.
Ченнинг остановился с негромким смешком и поглядел на нее.
— Тебе было восемнадцать, когда они поженились, и ты, так сказать, одной ногой уже ступила за порог отчего дома. Наверное, поэтому ты не очень себе представляешь, как обстоят дела на самом деле. Ма правит всем. Она делает это незаметно, но очень эффективно. Что касается герра профессора и меня, то мы просто исполняем все, что нам прикажут.
— Ты сердит на нее? За что?
— Она наложила запрет на выплату месячного содержания из моего опекунского фонда, потому что я отказался от полной учебной нагрузки на предстоящее лето. Казалось, все было готово, и лифт, который доставил бы меня на самый верх, уже ждал. Там я стал бы носить твердую фетровую шляпу и причмокивать вслед секретаршам, которые идут на ленч, но я хотел сначала поработать, попробовать, какой он — этот реальный мир. Вот я и решил прожить пару месяцев подальше от книг и поближе к настоящей жизни. Сама понимаешь, ма это не понравилось.
— Но это звучит достаточно разумно. Может, если я поговорю с Кендис…
— Нет, не надо. К тому же ма не очень довольна тобой. Все это, — Ченнинг обвел рукой ферму, — все это заставляет профессора нервничать, а Милисент Великая только подливает масла в огонь.
Келси с шумом выдохнула воздух.
— Значит, мы с тобой в одной лодке. Слушай, ты серьезно решил провести эту неделю в Лодердейле среди девочек в бикини?
— Если ты намерена предложить мне вернуться домой, то ничего не выйдет. Давай поцелуемся на прощание и — арриведерчи, Рома.
— Нет, ты меня не дослушал. Я хотела предложить тебе провести весенние каникулы здесь. Не думаю, что Наоми будет возражать, если ты побудешь со мной и с лошадьми.
— Играешь в старшую сестру?
— Да. Это тебя задевает?
— Нет. — Он наклонился и поцеловал ее в лоб. — Спасибо, Кел.
Грума звали Мик. Он родился и вырос в Виргинии и любил хвастаться, что забыл о лошадях больше, чем большинство людей способны узнать за всю свою жизнь.
И это вполне могло быть правдой. За пятьдесят с лишним лет, что он провел при лошадях и при ипподроме, Мик успел близко познакомиться со всеми особенностями мира скачек. Начинал он с конюшенных мальчиков, но сумел быстро подняться до ученика жокея и часто рассказывал, как он занимался подготовкой скакунов для мистера Канингема, когда тот знавал лучшие дни.
Пока ему не стукнуло двадцать, Мик все еще оставался довольно мелким и легким для жокея, однако он так никогда и не преодолел расстояние, отделяющее подмастерье от мастера. Несмотря на это, он постоянно носил шелковый жокейский костюм — ему не хотелось, чтобы люди позабыли о его прежних заслугах. Когда-то давно и очень недолго Мик даже работал тренером на маленькой ферме где-то во Флориде. Это место досталось ему путем невероятного напряжения фантазии и отчаянного блефа. Потом на протяжении года или около того он владел жеребцом, если точнее, то Мику принадлежала доля в пятнадцать процентов, однако скакун так и не сумел раскрыть свой потенциал, до конца оставшись «утренней звездой» — лошадью, которая показывает отменные результаты на утренних тренировках, но в настоящей скачке ничем не выделяется. Тем не менее Мик побыл и владельцем, а для него это было самое главное.
Когда он услышал, что ферма Канингема перешла в другие руки, он вернулся, чтобы наняться на работу. Должность грума его вполне устраивала, тем более что Гейб Слейтер был похож на победителя. И, насколько Мик помнил, всегда был похож.
Ему льстило, что более молодые работники прислушиваются к его мнению. Возможно, они и звали его за глаза Петухом — главным образом из-за того, что он постоянно щеголял в ярко-голубой жокейке, да еще из-за неестественно-важной походки, — однако ни в этом прозвище, ни в том, как его произносили, не было ни презрения, ни недоброжелательности.
Морщинистое, узкое лицо Мика было хорошо известно на всех ипподромах от Санта-Аниты до Пимлико. Это и было то самое, чего Мик хотел всегда.
— Нынче скорость будет невысока, — заметил Боггс, разминая в пальцах сигарету.
Мик только кивнул. Утром прошел ливень, перешедший в обложной, бесконечный дождь, и дорожка раскисла. Слейтеров Дубль был настоящей звездой размокших, глинистых треков.
Означенный разговор происходил в промежутке между утренней проминкой и началом заездов. Мик сидел под навесом, лениво следя за тем, как с крыши срываются капли воды, и размышляя о десяти долларах, которые буквально прожгли дыру в его нагрудном кармане. Он уже твердо решил поставить их на то, что Дубль натянет нос остальным.