— На мой взгляд, кульминационный акт этой гражданской драмы дался бы тебе гораздо легче, если бы ты села и притворилась, будто расслабилась, — небрежно посоветовал он.
— Спасибо, я постою, — отрезала Келси и подошла к камину в надежде, что огонь поможет ей согреться.
Гейб только пожал плечами и откинулся на спинку кресла. В конце концов, все это его не касалось, если только девочка не начнет прохаживаться насчет Наоми. Не то чтобы Наоми не умела владеть своими чувствами; за всю жизнь Гейб ни разу не встречал женщины, которая настолько преуспела бы в этой нелегкой науке и — как он считал — отличалась столь развитой способностью применяться к любой обстановке, не теряя своей жизнерадостности. Просто Наоми была слишком дорога Гейбу, чтобы он мог позволить кому-то — в том числе и ее дочери — причинить ей боль.
То обстоятельство, что Келси, по-видимому, решила его игнорировать, нисколько не трогало Гейба. Он не торопясь затянулся сигарой и, выпустив колечко дыма, стал молча любоваться открывавшимся ему зрелищем, которое нисколько не портили напряженные плечи и даже, на беглый взгляд, непримиримая спина. Гейб даже подумал, что они, напротив, только подчеркивают мягкие очертания бедер, длину стройных ног и красивую линию шеи.
Потом он задумался о том, насколько легко смутить ее саму и пробудет ли Келси здесь достаточно долго, чтобы он успел испытать ее на прочность.
— Сейчас подадут чай, — сказала Наоми, входя в комнату. Она совладала со своими чувствами, и, хотя взгляд ее был устремлен прямо на дочь, игравшая на губах улыбка была спокойной. — Ты не очень-то уютно себя чувствуешь, да, Келси?
— Не каждый день твоя собственная мать встает из могилы, — парировала Келси. — Неужели это было так необходимо — заставить меня думать, будто ты умерла?
— Тогда мне казалось, что — да. Я оказалась в таком положении, когда главной моей заботой было самой остаться в живых.
Наоми опустилась на стул. Ее светло-бежевый жокейский костюм сидел на ней без единой морщинки и сшит так, словно предназначался для светских приемов.
— Больше всего мне не хотелось, чтобы ты навещала меня в тюрьме. Даже если бы подобное желание у меня и возникло, твой отец все равно не допустил бы ничего подобного. Нам обоим было прекрасно известно, что мне предстояло исчезнуть из твоей жизни лет на десять-пятнадцать.
Что-то неуловимо изменилось в ее лице, и улыбка Наоми стала жесткой.
— Что сказали бы родители твоих товарищей и подруг, если бы они узнали, что твоя мать отбывает срок за убийство? Я сомневаюсь, чтобы после этого все они очень захотели, чтобы их чада водили с тобой знакомство. Боюсь, в этом случае ты росла бы гораздо более одинокой и не слишком счастливой…
Наоми не договорила и повернулась к дверям в коридор, где как раз показалась пожилая женщина с простым, но приятным лицом. Она была одета в серый костюм и белый передник и толкала перед собой сервировочный столик на колесах.
— А это — Герти. Ты ведь помнишь Кел, да, Герти?
— Да, мэм, — глаза горничной наполнились слезами. — Помню. Тогда она была совсем крошкой и все время прибегала ко мне в кухню — выпрашивала печеньице.
Келси промолчала. Ей нечего было сказать этой незнакомой женщине, которая готова была разреветься. Наоми тем временем положила свою ладонь на руку служанки и нежно пожала.
— Испеки немного печенья к следующему разу, когда Келси снова к нам приедет. А теперь иди, я сама разолью.
— Слушаю, мэм. — Поминутно шмыгая носом, Герти повернулась, чтобы уйти, но у самых дверей остановилась. — Она так похожа на вас, мисс Наоми, так похожа! Просто как две капельки…
— Да, Герти, — негромко согласилась Наоми. — Действительно, похожа.
— Я не помню ее! — Голос Келси прозвучал с вызовом, и она сделала два шага по направлению к матери. — Я не помню тебя!
— Я и не рассчитывала на это, — спокойно отозвалась Наоми. — Сахар, лимон? Может быть — сливки?
— Будем вести себя как порядочные, воспитанные люди? — взвилась Келси. — Мать и дочь воссоединяются за чашечкой чая. Ты что, серьезно ждешь, что я буду сидеть здесь и пить с тобой черный чай со сливками?
— Черный? Я думала, это «Эрл Грей». — Наоми пожала плечами. — Честно говоря, Келси, я сама не знаю, чего я ждала. Пожалуй, гнева — у тебя есть все основания сердиться. Ну, еще обвинений, упреков, негодования… — Наоми передала Гейбу чашку с чаем, и Келси не без зависти отметила, что руки матери ни капельки не дрожат. — Честно говоря, я не представляю себе, что ты можешь сказать или сделать такого, чего нельзя было бы оправдать или понять.
— Почему ты написала мне?
Наоми потребовалось лишь одно мгновение, чтобы привести в порядок мысли.
— Тому существует множество причин, некоторые из которых имеют вполне эгоистическую природу, а некоторые — нет. Я надеялась только на то, что ты окажешься достаточно любопытной, чтобы захотеть встретиться со мной. Ты всегда была очень любознательным ребенком, к тому же мне известно, что в твоей жизни наступил не очень приятный момент и ты оказалась на распутье.
— Откуда тебе известны такие подробности?
Наоми подняла на нее взгляд, но по ее глазам нельзя было понять ровным счетом ничего.
— Ты думала, что я умерла, Келси. Я же очень хорошо знала, что моя дочь жива. Я продолжала следить за тобой. Даже в тюрьме мне удавалось узнать о тебе новости.
Ярость заставила Келси шагнуть вперед и сжать кулаки. С огромным трудом она подавила в себе желание сбросить на пол поднос вместе со всеми этими тоненькими чашками и блюдцами. Подобное действие, несомненно, помогло бы ей разрядиться и даже доставило удовольствие, но вместе с тем она выставила бы себя истеричной дурой. Лишь мысль об этом помогла Келси более или менее справиться с собой.
Потягивая крошечными глотками горячий чай, Гейб исподтишка наблюдал за этой тайной борьбой. Нетерпелива, решил он. Нетерпелива и резка, недостаточно умна, чтобы не терять почву под ногами. Пожалуй, она еще больше похожа на мать, чем кажется на первый взгляд.
— Значит, ты следила за мной? — прошипела Келси. — Что же, ты наняла для этого детективов, или как?
— Никакой романтики. — Наоми через силу улыбнулась. — Это делал мой отец. Пока мог.
— Твой отец? — Келси опустилась на стул. — Мой дед…
— Да. Он умер пять лет назад. Твоя бабушка и моя мать скончалась через год после твоего рождения, а я была единственным ребенком в семье, так что ты оказалась избавлена от тетушек, дядюшек и толпы двоюродных братьев и сестер. Как видишь, только я могу ответить на любые твои вопросы, и я постараюсь это сделать. Единственное, что бы мне хотелось, это, чтобы ты не спешила составить обо мне окончательное мнение. Нам обоим необходимо время: тебе подумать, а мне — рассказать тебе все.
На данный момент у Келси был только один вопрос — тот самый, что непрерывно стучал у нее в голове, — и она задала его немедленно, не успев ни обдумать его как следует, ни облечь в подходящую форму.