Что страшнее — побои или надругательства? У нее не было на это ответа. Одно и другое было слишком тесно переплетено в ее памяти, в ее ночных кошмарах…
Под каким невероятным углом была вывернута рука у Бумера! Там не только перелом, но и вывих. В голове у нее прозвучал отвратительный хруст, с которым ломается человеческая кость. Она почувствовала тошноту, услышала чей-то истошный визг. Это должен был быть крик отчаяния, но смрадная ладонь, зажимающая рот, превращала крик в постыдный визг…
Ева очень хорошо представляла себе все это. Холодный пот, окатывающий все тело, унизительный страх перед неизбежными побоями, превращающими тебя в труп. В такие минуты человек молит Всевышнего, чтобы поскорее прибрал его грешную душу…
Стук в дверь заставил Еву подскочить. Она действительно взвизгнула или это ей только показалось? За стеклянной дверью, расправив плечи, стояла Пибоди в тщательно отглаженной форме.
Ева вытерла рукой лоб, пытаясь успокоиться. Пора за работу.
Ночлежка, где находил убежище Бумер, была приличнее многих других. Раньше здесь располагался дешевый мотель, где проститутки снимали номера на час, и с тех пор практически ничего не изменилось. В четырехэтажном здании не было лифта, зато в вестибюле висели тусклые зеркала и имелся даже сомнительный охранник у двери.
Судя по запаху, департамент здравоохранения недавно морил здесь насекомых и грызунов.
Охранник долго рассматривал Евин значок.
— Мы выполняем все предписания, — наконец заявил он. — У нас все спокойно.
— Меня интересует Йоханнсен. — Ева убрала значок. — Кто его в последнее время навещал? Охранник насупился.
— Я не обязан проверять посетителей. Мое дело собирать плату и следить за порядком.
— Хотите, чтобы мы сами проверили, кто посещает ваше заведение? Мне нетрудно напустить на вас полицию нравов.
Упоминание о полиции нравов сразу развязало охраннику язык.
— Йоханнсен живет в комнате ЗС. Ушел вчера поздно вечером, один. За последние пару недель у него вообще не было посетителей.
— Мы намерены осмотреть его комнату. Охранник пожал плечами.
— Третий этаж, вторая дверь налево. Только не беспокойте других жильцов. У нас полный порядок.
— Просто рай на земле. — Ева начала подниматься по деревянным ступенькам, о которые точило зубы не одно поколение крыс. — Будете записывать, Пибоди.
— Слушаюсь. — Пибоди послушно вытащила из кармана блокнот. — Раз он ушел поздно вечером, значит, у убийцы было не так уж много времени.
— Достаточно, чтобы выбить из человека душу. Ева с отвращением скользила глазами по стенам, исписанным скабрезными приглашениями и анатомическими подробностями. У кого-то из «писателей» было неладно с орфографией: стену покрывало многократно повторенное слово «fuk». Впрочем, вдохновлявшая художников и писателей мысль сомнений не вызывала.
— Уютное местечко!
— Прямо дом моей бабушки.
Ева удивленно взглянула на Пибоди.
— Надеюсь, вы пошутили?
Пока она возилась с замками, Пибоди то краснела, то бледнела от смущения и пришла в себя только через несколько минут.
— Здорово замуровался! — Ева отперла последний замок и утерла со лба пот. — Дорогое удовольствие. Каждая такая игрушка прилично стоит. Непонятно, зачем ему было все это… — Она распахнула дверь. — Черт, Бумер, как можно разводить такое свинство?!
Их встретила убийственная жара. Температура в ночлежке регулировалась очень просто — открыванием и закрыванием окон. Бумер игнорировал эту операцию, поэтому в его берлоге нечем было дышать.
Ароматы здесь витали богатые: сгнившая еда, грязная одежда, пролитое виски. Доверив Пибоди первоначальный осмотр, Ева остановилась в центре маленькой каморки и удрученно покачала головой.
Простыни на узкой койке были запятнаны веществом, которое у нее не было охоты анализировать. Пол был усеян пустыми бутылками, скомканными пакетами от еды из дешевых закусочных. Горы грязного белья в углах свидетельствовали, что Бумер не принадлежал к любителям стирки. Подошвы прилипали к полу, каждый шаг сопровождался чавкающими звуками.
Чтобы не скончаться от зловония, Ева бросилась открывать единственное окно. Рывок — и в каморку ворвался поток воздуха и уличных шумов.
— Боже, что за гадкое место! А ведь Бумер зарабатывал доносительством кое-какие деньги. Можно подумать, что он нарочно нищенствовал. Зачем?
— Наверное, хотелось.
— Ну-ну… — Ева, задержав дыхание, решила заглянуть в ванную. Унитаз из нержавейки, раковина, душевая кабинка, в которой мог поместиться только карлик. Вонь была такая, что к горлу подкатывала тошнота. — Трехдневный труп и то так не смердит. — Она захлопнула дверь и оглядела комнату. — Вот, значит, на что шли все его деньги!
В углу стоял массивный рабочий стол, на котором размещался дорогой компьютер, видеомагнитофон и телевизор с огромным экраном. Над ним висела полка, забитая дисками и кассетами. Ева взяла наугад одну и прочла маркировку.
— Культурный был человек, как я погляжу. «Наглые сиськи блондинистых сук».
— А я-то думала, это прошлогодний лауреат «Оскара»… Ева фыркнула и брезгливо отшвырнула кассету.
— Один — ноль в вашу пользу, Пибоди. Скоро вам пригодится весь ваш юмор: нам предстоит проверить всю эту дрянь. Соберите кассеты, запишите номера и названия. Просмотром займемся в управлении.
Ева прослушала записанные Бумером телефонные звонки. Тут были заказы еды, разговор с телефонной проституткой, стоивший заказчику целое состояние, два звонка подозрительного торговца запрещенным товаром. Впрочем, собеседники болтали в основном про спорт — бейсбол и силовые единоборства. Как ни странно, Бумер дважды за последние тридцать часов набирал ее рабочий телефон, но сообщений не оставлял.
— Он пытался со мной связаться, — пробормотала Ева. — Но почему ничего не передал? Это на него не похоже. — Она вынула кассету и передала ее Пибоди.
— Не похоже, что он чего-то боялся, был чем-то встревожен.
— Вы правы. Бумер ничем не отличался от других осведомителей: если бы он заподозрил, что попался, то тут же бросился бы ко мне за защитой. Ладно, Пибоди, теперь самое неприятное. Пора браться за его барахло.
Через несколько часов они едва стояли на ногах от усталости и отвращения. Повинуясь приказанию Евы, Пибоди ослабила воротник и закатала рукава, но пот все равно заливал ей лицо.
— А я-то думала, что самые страшные свиньи — это мои братья!
Ева отшвырнула ногой грязное белье.
— Сколько их у вас?
— Двое. И еще сестра.
— Значит, вас четверо?
— Мои родители — мормоны, — объяснила Пибоди смущенно, как бы оправдываясь. — Их конек — жизнь на природе и свободное продолжение рода.