– Наверное, вы увидели свет именно в этом окне.
– Да, мэм.
– Значит, она включила подсветку у картины и сразу прошла в спальню. Возможно, хотела переодеться, снять мокрое платье. Но этого она не сделала. – Ева шагнула на коврик с изображением расплывшегося в улыбке солнца. – Здесь не особенно прибрано, не видно никаких следов борьбы.
– Борьбы?
– Вы же сказали, что она была взволнованна, чуть ли не плакала, когда снова вышла из дому. Вид луга с цветами ее не успокоил – или у нее не было времени успокоиться.
– Она даже не стала выключать свет, – заметила Пибоди.
– Да, – согласилась Ева, – не стала. Возможно, когда она пришла домой, здесь кто-то был. Кто-то, ее расстроивший или напугавший. Надо будет проверить записи с камеры слежения. – Она открыла дверцу, полагая, что там находится шкаф, и хмыкнула. – Посмотрите-ка сюда! Она сделала из шкафа комнату. Здесь барахла почти нет. Обязательно снимите это на видео.
Пибоди зашла в крошечную комнату с белыми стенами и деревянным полом с нарисованной на нем пентаграммой. По краям рисунка были выставлены белые свечи, на столике в углу – хрустальный шар, чаша, зеркало и нож с темной ручкой и коротким лезвием.
Ева принюхалась, но не почувствовала запаха дыма или расплавленного воска.
– Как вы думаете, чем она здесь занималась?
– Полагаю, это было ритуальное помещение. Для медитаций, для ворожбы…
– Господи! – Ева, покачав головой, отступила на шаг назад. – Здесь пока что оставим все как есть. Пойдемте и проверим остальные комнаты. Если никого не было, кто мог бы ее напугать, возможно, это сделали по телефону. Сначала она пошла в спальню… – Ева по обыкновению начала размышлять вслух. – Может, она сначала хотела успокоиться и переодеться, а потом уж заняться своими колдовскими делами. Когда Алиса вышла из дому, в руках у нее ничего не было. Значит, сюда она приходила не для того, чтобы что-то взять. Итак, она была расстроена, вернулась домой…
Ева заметила на тумбочке у кровати магнитофон. Похоже, он только что работал.
Она включила воспроизведение – и комната наполнилась звуками каких-то песнопений.
– Черт подери, что это такое?
– Не знаю. – Пибоди шагнула к ней.
«Услышьте имена! Услышьте их и исполнитесь страха! Локи, Вельзевул, Баал. Я есть уничтожение. Я есть месть. In nomine Dei nostri Satanas Luciferi excelsi. Да падет кара на тех из вас, кто ослушался закона. Услышьте имена и исполнитесь страха».
– Достаточно. – Ева невольно содрогнулась. – Вельзевул – это одно из имен дьявола, так? Эти сволочи ее специально доводили. Подсунули запись, а Алиса и так была на грани. Неудивительно, что она опрометью бросилась прочь из дома. Кто же здесь был, какой сукин сын? Или откуда последовал звонок? – Она взглянула на определитель и мрачно усмехнулась. – Угол Десятой и Седьмой, прямо на той проклятой улице. Наверное, из автомата. Мерзавцы! Она направлялась прямо им в лапы.
– Но там никого не было! – Пибоди внимательно смотрела на искаженное яростью лицо Евы. – Даже в дождь и туман я бы их увидела. Там не было никого, кроме кошки.
– Чего? – спросила Ева, и сердце у нее болезненно сжалось.
– Была какая-то кошка. Больше – никого.
– Кошка… – Ева подошла к окну: ей вдруг захотелось глотнуть свежего воздуха. И тут она заметила на подоконнике длинное черное перо. – И птица, – пробормотала она, достала пинцет и подцепила им перо. – В Нью-Йорке, оказывается, еще встречаются вороны. Ворона и ворон – это ведь одно и то же?
– Более или менее.
– Дайте пластиковый пакет, – велела Ева. – Я хочу отослать его на экспертизу. – Она устало потерла глаза. – Ближайшая родственница – Бренда Вожински, ее мать. Запросите адрес.
– Хорошо, мэм. – Пибоди достала свой портативный компьютер и вдруг сказала, обернувшись к Еве:
– Лейтенант, я хочу извиниться за свое недавнее поведение и за высказанные вам замечания.
Ева вытащила диск из магнитофона, запечатала его.
– Я не припоминаю что-то никаких замечаний, Пибоди, и вели вы себя вполне корректно. – Она бросила на Пибоди многозначительный взгляд. – Пока магнитофон включен, сделайте съемку всего помещения еще раз. Пибоди понимающе усмехнулась.
– Я знаю, что магнитофон все еще включен. И хочу, чтобы это было записано, лейтенант. Я нарушила субординацию и проявила неуважение к вам – и как к старшему по званию, и как к человеку.
«Вот упрямая чертовка!» – подумала Ева.
– Насколько я помню, вы не проявляли неуважения и субординации не нарушали, сержант.
– Даллас! – вздохнула Пибоди и выключила магнитофон. – Я позволила себе разнервничаться и не смогла справиться с ситуацией. Одно дело – увидеть тело на месте происшествия и совсем другое – смотреть, как человека подбрасывает в воздух и швыряет на мостовую. А ведь она находилась под моим наблюдением!
– Я была чересчур жестка с вами.
– Да, мэм, были. Как и следовало. Ведь я же решила, что вы так прекрасно держите себя в руках и выполняете свою работу потому, что вам наплевать на происшедшее. Я была не права и приношу вам свои извинения.
– Они приняты. – Ева снова нажала на кнопку магнитофона. – Теперь я хочу, чтобы это было зафиксировано. Вы выполняли приказ. И вы не виноваты в том, что произошло сегодня ночью. Вы не могли ничего предотвратить. Все, хватит об этом. Нам надо выяснить, почему она умерла.
Ева была уверена, что дочь полицейского сразу догадается – если в дом в пять утра приходит другой полицейский, то дело серьезное. И, увидев лицо открывшей ей дверь Бренды, поняла, что не ошиблась.
– Боже мой! Что?! Мама?
– Нет, не ваша мать, миссис Вожински. – Ева знала, что лучше не тянуть. – Это Алиса. Мы можем войти?
– Алиса? – Она ухватилась рукой за косяк. – Алиса?..
– Полагаю, нам лучше пройти в дом. – Ева осторожно взяла Бренду под руку. – Давайте где-нибудь присядем.
– Алиса? – снова повторила Бренда, и слезы хлынули у нее из глаз. – Нет, только не это… Алиса, девочка моя…
Бренда покачнулась и, если бы Ева не успела ее поддержать, рухнула бы на пол.
– Я сочувствую вашему горю, миссис Вожински. Сегодня ночью произошла авария, и Алиса погибла.
– Авария? Наверное, вы ошиблись! Это был кто-то другой… Не Алиса…
– Увы! Мне очень жаль.
Бренда упала в кресло и закрыла лицо руками.
– Может, сделать ей чаю? – шепнула Пибоди.
– Да, идите на кухню. – Сообщать близким о чьей-то гибели всегда было для Евы самым трудным – она понимала, что ни утешить, ни помочь не может.
– Если хотите, я вызову к вам кого-нибудь. Вашу мать. Или брата…