Никогда он не сетовал, что родившийся ребенок не оказался сыном – он был вполне доволен, даже поражен, появлением нового существа, пускай и в виде дочери.
– Принеси моей девочке чего-нибудь выпить, Тим! – подозвал он хозяина.
– Есть чай, – отозвался тот. – В такую холодину что может быть лучше?
Теперь, когда она уже была здесь, рядом с ним, Мегги хотелось продлить удовольствие – не сразу выложить хорошую новость, которую сюда привезла.
– Эй, Мерфи! – крикнула она. – Тоже спасаешься тут от холода? А кто же позаботится о тепле для твоих бедных коров?
– Они сами, – прокричал он в ответ. – Если такая стужа продлится долго, к весне у меня будет намного больше телят, чем всегда. Столько, что и не управиться. Спросите, почему? Да потому, что эти животные любят заниматься тем же, что люди, длинными зимними ночами.
– Сидеть у огня и почитывать книжки? Ты это хочешь сказать? – засмеялась Мегги, и вся пивная грохнула от хохота.
Мерфи, кто и в самом деле увлекался чтением книг, слегка смутился, но не сдался.
– Я пробовал заинтересовать их разной литературой, – подыграл он, – да они, черти эдакие, предпочитают телевизор. – Мерфи постучал пустым стаканом по столу. – Пришел сюда посидеть в тишине и покое, а вы гогочете, как громовые раскаты. Беда с вами!
Он направился к стойке, а Мегги повернулась к отцу и снова взяла его за руку.
– Па, я хочу тебе первому сказать. Ты ведь знаешь, я возила несколько своих работ в Эннис, в лавку к Макгиннесу?
– Да что ты? – Он принялся выбивать трубку. – Почему же уехала без меня? Я бы не отказался составить тебе компанию.
– Хотела быть одна.
– Моя маленькая отшельница.
Он ласково провел пальцем по ее носу.
– Па, он купил их! – Глаза ее, такие же зеленые, как у отца, сияли. – Макгиннес купил все четыре работы, все, что я захватила с собой! Он уже заплатил.
– Не может быть, Мегги! Не может быть! Он вскочил со стула, рывком поднял ее, закружил по комнате.
– Послушайте, что я вам скажу, леди и джентльмены! – провозгласил он. – Моя дочь, моя Маргарет Мэри, продала свое стекло в Эннисе!
В ответ раздались одобрительные крики, хлопки в ладоши, вопросы. Мегги едва успевала отвечать.
– Да, у Макгиннеса. Четыре работы, и он сказал, что хочет еще. Какие? Две вазы, кувшин и.., я бы назвала эту вещь пресс-папье.
Она засмеялась, потому что Тим О'Малли торжественно выставил на стойку две порции виски – для нее и для отца.
– Ладно уж… Спасибо. – Она подняла свой стаканчик. – За Тома Конкеннана, который всегда верил в меня.
– Нет, Мегги! – Отец решительно замотал головой, в глазах у него стояли слезы. – За тебя. Только за тебя.
Он чокнулся и быстро выпил.
– А теперь давай, Мерфи! Бери свой ящик с музыкой – и вперед! Я хочу плясать с моей дочерью.
Мерфи заиграл джигу, и все опять захлопали и закричали. Том повел дочь на середину зала. Жена хозяина вышла из кухни, вытирая руки о передник, лицо ее пылало жаром от огня плиты, но это не помешало ей вытащить мужа из-за стойки и заставить тоже пуститься в пляс… От джиги – к шотландскому рилу [1] , от рила – к хорнпайцу [2] … Мегги кружилась то с одним, то с другим партнером, пока не заболели ноги.
В пивную заходили все новые посетители, привлеченные музыкой, желавшие согреться в теплой компании, и, узнав о причине веселья, присоединялись к празднующим. Мегги не сомневалась, что к ночи все живущие в двух десятках километров от их деревни будут знать про ее успех. Она всегда мечтала о такой славе и не хотела держать свою радость при себе.
– Ой, хватит! – Она рухнула на стул, допила остывший чай. – У меня сейчас будет разрыв сердца!
– У меня тоже, – часто дыша, сказал отец. – От гордости за тебя. – Улыбка не сошла с его губ, но глаза сделались серьезней. – Пора отправляться домой и рассказать обо всем твоей матери и сестре тоже.
– Конечно, я все расскажу Брианне сегодня же. Что-то дрогнуло у нее внутри при упоминании о матери.
– Тогда все в порядке. – Отец ласково потрепал ее по щеке. – Поступай как тебе хочется. Это твой день, Мегги Мэй, и ничто не должно его испортить.
– Это наш день, па. Я никогда бы не выдула ни одного пузырька из этого чертова стекла, если бы не ты!
– Что ж, тогда разделим радость на двоих. Я согласен. По крайней мере, пока мы здесь.
Он почувствовал на мгновение, что ему не хватает воздуха, перед глазами все поплыло, стало жарко.
Нестерпимо жарко. «Тут зверски душно, – сказал он самому себе. – Надо поскорее выбраться на улицу».
– Пора ехать, – произнес он вслух. – Хочу подышать морским воздухом. Ты со мной, Мегги?
– Конечно, па. – Она сразу поднялась. – Только наверняка уже подмораживает и ужасный ветер. Ты действительно хочешь проехать к скалам?
– Да, душа просит.
Он снял с вешалки куртку, надел ее, намотал шарф вокруг шеи. Уже от дверей повернулся ко всем, кто был в пабе. Темная пелена по-прежнему застилала глаза, мешала смотреть. Пожалуй, он немного перебрал на радостях. Но ведь какой повод!
– Приглашаю всех на вечеринку! – крикнул он. – Завтра часам к шести. Будет хорошая еда, славное питье и музыка. Отметим успех моей дочери. Приходите все!
Когда они вышли из паба, Мегги сказала:
– Ты говорил о вечеринке? Но я знаю, па, она не захочет. Ручаюсь.
– Пока еще я хозяин в своем доме. – Он вздернул подбородок – эту манеру переняла у него Мегги – и добавил:
– Вечеринка состоится, и дело с концом! Мать я беру на себя. Поехали. Машину поведешь ты, ладно? «Фиат» оставлю здесь.
– Хорошо, па.
Мегги знала, если отец что-то решил, спорить бесполезно. И приходила в восторг от этой черты его характера. Ведь если бы он был другим, никогда бы ей не поехать в Венецию, не учиться там на знаменитой стекольной фабрике на острове Мурано, не стать тем, кем она стала, не заиметь свою собственную мастерскую. Для нее не было секретом, что мать попортила немало крови отцу из-за денег, которые пришлось потратить на ее учение и потом тоже. Но отец был тверд. И выстоял, спасибо ему!
– Расскажи, над чем сейчас работаешь, – услышала она его голос.
– Ну, это что-то вроде бутылки. Хочу, чтобы она была довольно высокая и очень стройная. Чтобы суживалась кверху, а главное, вся искрилась изнутри. Понимаешь? Чтобы немного походила на лилию. И цвет должен быть особо нежный. Как внутренность персика.