Подружка ее матери. В один класс ходили. И она, Мейв, могла быть такой же – жить в большом городе и носить жемчужное ожерелье, если бы не одна в ее жизни ошибка. И название этой ошибки – Мегги.
Ей хотелось плакать – от бессилия, ярости, стыда. От сознания, что жизнь загублена и ничего уже не сделать, это конец.
Вокруг нее бурлил разговор, не очень связный, дурацкий разговор обо всем и ни о чем – о цветах и о прежних временах, о Дублине и о Париже, о детях…
– Приятно, когда у вас большая семья, – говорила миссис Суини, обращаясь к Лотти. – Я всегда горевала, что у нас с Майклом был только один сын.
– Зато он, вероятно, никогда не забывал о своей матери, – сказала Мейв.
– Это зависит и от сына, и от матери, миссис Конкеннан, – заметила миссис Суини, повернувшись в ее сторону. – Но случилось самое страшное: я потеряла его… Что касается меня, то мне всегда хотелось иметь дочь. Господь благословил вас двумя дочерьми.
– Скорее проклял!
– Я положу вам грибов, Мейв, – сказала Лотти. – Они чудесно зажарены. У Брианны золотые руки.
– Меня научила готовить бабушка, – поспешила вставить Брианна. – Я всегда приставала к ней, хотела знать, как и что она делает возле плиты.
– Тебя учила, а меня несла последними словами за то, что я не любила готовить, – со злостью проговорила Мейв. – Я и правда не любила. Думаю, вы тоже не очень много проводите времени на кухне, миссис Суини?
– Боюсь, что не слишком. – Ей пришлось сделать некоторое усилие, чтобы продолжить разговор в спокойном тоне. – Во всяком случае, все мое былое умение готовить не сравнится с вашим, Брианна. Роган был прав, когда расхваливал вас.
– Она зарабатывает этим на жизнь, – сказала Мейв. – Кормит и обслуживает чужих людей. В то время, как родная мать…
– Оставь Брианну в покое, – тихо произнесла Мегги, но глаза ее кричали. – Она не забывает при этом и тебя.
– Это ее долг. Обязанность дочери. Никто за этим столом не станет отрицать этого. Кроме тебя, Маргарет Мэри. Которая пальцем о палец не ударила…
– Поэтому будь как можно ласковей с Брианной, она терпела тебя многие годы. И не кляни ее, как только что сделала.
– О, конечно, я должна сыпать благословения своим детям, которые вытряхнули меня из собственного дома! Оставили в одиночестве, больную…
– Слава Богу, вы ни одного дня не болели по-настоящему, Мейв, – с благожелательной улыбкой произнесла Лотти. – Тому я свидетель. И разве вы сейчас одна, если я все время с вами и ухаживаю, как могу?
– И получаете за это еженедельно денежки! А я имею право на то, чтобы обо мне заботились те, кто плоть от плоти моей. Но ни дочери, ни мой дядя, который сидит в своем хорошем доме в Голуэе, не хотят иметь со мной дела.
– О, Господи, Мейв, – выдохнул Найл, с состраданием глядя на нее. – Почему ты совсем не меняешься? Ну вот ни настолечко! Извини, Кристи, – обратился он к миссис Суини, – что моя племянница так ведет себя.
Бледная притихшая Брианна поднялась со стула.
– Сладкое, пожалуй, поедим в гостиной. Я принесу туда.
– Я помогу вам, милочка, – сказала Лотти.
– Прошу прощения, мне нужно поговорить с матерью, – сказала Мегги, повернувшись к Найду и миссис Суини. – Я вскоре присоединюсь к вам… Зачем ты это сделала? – во весь голос крикнула она, как только все вышли. – Зачем испортила вечер Брианне? Она так старалась. Неужели трудно было хотя бы на парочку часов притвориться, что у нас нормальная семья?
– Мне незачем производить впечатление на эту богачку из Дублина.
– Тем не менее ты произвела его. И очень плохое. Что не могло не задеть всех нас.
– А ты хочешь быть для всех хорошей, Маргарет Мэри? Лучше других? Потому что гуляешь по Венециям и Парижам? – Костяшки пальцев, которыми Мейв оперлась о край стола, побелели, лицо же сделалось багровым, как свекла. – Думаешь, я не догадываюсь, чем ты занимаешься с внуком этой женщины? Продаешь себя без зазрения совести, как самая последняя потаскуха! Душу и тело! В обмен на деньги и славу, которые он тебе добывает. Для тебя всегда это было главным.
Мегги сложила руки на груди, чтобы они так не дрожали.
– Я продаю не себя, а свою работу. В которую вкладываю часть души. Что же касается тела, то оно мое, только мое, и я отдаю его Рогану без принуждения.
– – И поплатишься за это! – зло крикнула Мейв, пришедшая в еще большее возбуждение теперь, когда получила от дочери подтверждение своих подозрений. – Такие люди, как он, ничего другого не добиваются от подобных тебе, кроме того, что бывает в темноте.
– Что ты об этом знаешь? Ровно ничего!
– Зато знаю тебя! Что станет с твоей карьерой, когда у тебя в животе зашевелится ребенок?
– Если это случится и я захочу этого, то попрошу Бога, чтобы у него была мать лучше, чем моя. И уж, во всяком случае, не пущу под откос всю свою жизнь и жизнь того, кто у меня родится.
– Много ты понимаешь, – сказала Мейв с бесконечной горечью. – Попробуй – и сама узнаешь. Поймешь, что это такое, когда жизнь как будто останавливается, а сердце разбивается на мелкие кусочки.
– Но почему непременно так? У многих музыкантов или певиц есть семьи. И дети.
– У меня был настоящий дар… – со слезами, которых она не хотела показывать, произнесла Мейв. – Талант. Так мне все говорили. Но его отняли у меня… Он пропал. Потому что я была самонадеянна и высокомерна. Вроде тебя. Из меня ушла вся музыка, когда я родила первую дочь. Все желания…
– Да, такое, наверное, может быть, – почти шепотом проговорила Мегги после молчания. – Но только в том случае, если желаешь чего-то чересчур сильно.
Желание… И сейчас, до сих пор, Мейв ощущала на сердце старый шрам.
– Что толку в желаниях? – с горечью сказала она. – Если они так легко исчезают.., бросают тебя… Ты отдаешь их за то, чтобы почувствовать мужчину между ног. И от тебя уходит главное…
– Он любит меня, – услышала Мегги собственные слова.
– В темноте мужчины легко говорят о любви. Но ты никогда не будешь счастлива. Рожденная в грехе, живущая в грехе… Ты и умрешь в грехе. И в одиночестве. Одинокая, как я… Наказанная, как я…
– Ты сделала целью своей жизни – ненависть ко мне, – так же тихо сказала Мегги. – И преуспела в этом. Но не это страшит меня больше всего, приводит в трепет. Ты ненавидишь меня, потому что чувствуешь во мне себя. Еще ту, не потерявшую душу и веру в жизнь. Так вот, не дай мне Бог закончить так, как ты.
Она вышла из комнаты и из дома – в сгустившуюся ночь.
Самое неприятное из того, что предстояло Мегги на следующее утро, когда она показывала миссис Суини и Найлу свою мастерскую, было вспоминать вчерашний вечер и извиняться за него. Хорошо еще, что в спокойном свете солнца несколько померкла малопривлекательная картина неудавшегося семейного обеда, но все равно у хозяйки мастерской на душе кошки скребли.