Он мог бы полюбить ее. Если бы любовь существовала.
Он поставил на стол два бокала и добавил в один из них три капли наркотика. На этот раз растворенного, чтобы продлить действие. Люциус сказал ему, что при такой концентрации наркотика в крови она проживет еще два часа. Может быть, немного больше.
За два часа с ней можно будет сделать очень многое.
Когда девушка вышла из ванной, он обернулся и протянул ей руку.
– Моя любовь, как ты прекрасна!
На этот раз все вышло лучше. Намного лучше. Люциус был прав. Он всегда был прав. Сознание того, что этот сексуальный опыт будет ее последним опытом, что он станет последним мужчиной, которого эта девушка будет видеть, осязать, обонять и даже ощущать на вкус, было невыносимо эротичным.
О, она отвечала ему без устали! Он ощущал бешеное биение ее сердца. Силы покидали ее, и все же она продолжала умолять его: «Еще! Еще!»
Моника подарила ему два часа. Два волшебных часа.
– Назови мое имя! – прошептал Морано, глядя на нее почти с нежностью.
– Байрон.
– Нет, Кевин. Я хочу услышать, как ты скажешь: «Кевин». Со стоном.
Он снова вонзился в нее, стремясь испытать еще один оргазм. И когда она простонала его имя, понял, что испытал самое большое наслаждение в жизни.
Поэтому перед выходом из квартиры Кевин бережно накрыл ее простыней и нежно прикоснулся губами ко лбу.
Ему не терпелось поскорее вернуться домой и все рассказать Люциусу.
Час спустя она пошевелилась. Пальцы стиснули простыню, глаза за сомкнутыми веками задвигались. Грудь сдавило, в животе пульсировала невыносимая боль. Голова горела огнем.
По щекам Моники текли слезы. Она попыталась поднять руку, но рука была как мертвая, и это небольшое усилие заставило девушку прерывисто застонать. С огромным трудом она нашарила на тумбочке телефон. При этом бокал упал на пол и разбился; звон был еле слышным, словно доносился из-под подушки. Ее лицо заливал пот, но нужно было сосредоточиться и набрать номер.
Нажав последнюю кнопку, измученная девушка откинулась на спину.
– Что случилось, мисс Клайн?
– Помогите. – Ее губы произносили слова с таким трудом, словно она говорила на иностранном языке. – Пожалуйста, помогите, – выдавила она и провалилась в беспамятство.
Ева проснулась оттого, что мир вокруг нее закачался. Она открыла воспаленные глаза и увидела прямо перед собой лицо Рорка.
– Куда ты меня тащишь?
– Вам нужно поспать, лейтенант. Не за письменным столом, – добавил он, входя в лифт. – А в кровати.
– Я только на минутку закрыла глаза.
– Вот там закроешь по-настоящему.
Собственно говоря, Еве следовало настоять на том, что она пойдет сама. Но это было ужасно приятно. Тем более что можно было повернуть голову и уткнуться носом в его шею.
– Сколько времени?
– Второй час ночи. – Рорк отнес ее в спальню, поднялся на возвышение по ступенькам, сел на край кровати и начал баюкать.
– Ты знаешь, о чем я подумал?
Ева прижалась к нему.
– Наверное, о чем-нибудь хорошем?
Рорк засмеялся и погладил ее по голове.
– Когда я вошел в твой кабинет и увидел, что ты спишь, уронив голову на стол, а лицо у тебя бледное и усталое до последней степени, то подумал, что до годовщины нашей свадьбы осталось всего несколько недель. А я до сих пор еще не могу отвести от тебя глаз.
– Значит, у нас все в порядке?
– Да. – Рорк взялся за цепочку и вытянул наружу подаренный им бриллиантовый кулон, который Ева носила под рубашкой. – Ты сердилась на меня за этот подарок, но надеваешь его чаще, чем другие украшения. За исключением обручального кольца.
– Когда ты дарил его, то сказал, что любишь меня. И это меня напугало. Наверно, я ношу этот кулон, потому что больше не сержусь. Но иногда все равно боюсь.
Рорк безошибочно нащупал на ее шее отметину, оставленную ножом, и легонько погладил.
– Любовь – вещь опасная.
Ева повернула голову.
– Тогда почему мы не боимся друг друга?
Ее губ коснулось дыхание мужа, и тут зазвонил стоявший на тумбочке телефон.
– О, черт! – Она поползла по кровати и взяла трубку.
Ева вылетела из лифта и зашагала по коридору реанимационного отделения, в котором стояла мертвая тишина. Она ненавидела больницы еще больше, чем морги. Выложив значок на стойку, она выпалила:
– Кто у вас старший? Мне нужно увидеть Монику Клайн!
– Сейчас у нее доктор Майклс. Если вы немного подождете…
– Это там?
Не успела сестра пискнуть, как Ева ринулась дальше по коридору – туда, где за толстыми стеклянными дверями располагались реанимационные боксы. Она знала, кого искать. Фельдшер, доставлявший жертву в приемный покой, точно описал Монику Клайн.
За одной из дверей лежала женщина, которой можно было дать лет сто пятьдесят. Она была окружена множеством приборов и мало напоминала человеческое существо. «Пристрелите меня и прекратите мои мучения», – подумала Ева.
Молодой мужчина, лежавший во второй палате, был завернут в тонкую прозрачную ткань.
Бледная и неподвижная Моника находилась в третьей палате и выглядела как мертвая. Хмурый врач считывал показания с экрана монитора. Он посмотрел на Еву с досадой. У Майклса было мрачное лицо с тонкой бородкой и усами цвета паприки.
– Вам нечего здесь делать.
– Лейтенант Даллас, нью-йоркская городская полиция. – Ева предъявила значок. – Она моя.
– Ничего подобного, лейтенант. Она моя.
– Она выкарабкается?
– Не могу сказать. Мы делаем все возможное.
– Послушайте, я не хочу, чтобы это повторилось! Две другие женщины попали не в больницу, а прямиком в морг. Фельдшер сказал мне, что у нее сердечный приступ, низкое кровяное давление и осложнения, вызванные сильнейшей передозировкой. Я хочу знать, сумеет ли она выйти из этого состояния и рассказать мне, чьих рук это дело.
– А я не могу вам ответить. У нее острая сердечная недостаточность. Пока что мы не можем определить, до какой степени поврежден мозг. Внутренние органы работают с трудом. Она без сознания. Организм настолько отравлен наркотиками, что я не понимаю, каким чудом она сумела набрать номер 911.
– Но она это сделала. Значит, справится. – Ева с надеждой посмотрела на Монику. – Наркотики были введены в организм без ее ведома. Вы знаете об этом?
– Подтверждения не было, но я слышал сообщения средств массовой информации о двух убийствах.