– Я говорю серьезно. У тебя хорошее лицо. Прекрасно очерченное. Ну так, как?
Несколько смущенный, он пожал плечами. – Я не знаю.
– И твои руки, – сказала она скорее самой себе, поворачивая и изучая его ладони, образовавшиеся на них мозоли, длину его пальцев. – Никакого изящества, – задумчиво произнесла она. – Сплошная деловитость.
– Тебе видней.
Она прыснула, затем покачала головой. – Я говорю как художник, деревенщина! Кстати, у тебя прекрасное тело. Такая элегантная мужественность. Стройные бедра, широкие плечи, гармоничная грудная клетка, плоский живот, великолепные ляжки и икры.
Его смущение усилилось. – Да перестань ты, Клер.
– А я ведь всерьез думала просить тебя попозировать обнаженным еще до,.того, как мы стали так… близко знакомы.
– Обнаженным? – Готовый рассмеяться, он за плечи притянул ее к себе. Но смеха не получилось, он понял, что она говорила вполне. серьезно.—Ни за что не соглашусь позировать голым.
– Обнаженным,—поправила она. – Голые бывают в постели и под душем, а в искусстве – обнаженные.
– Я не собираюсь позировать ни голым, ни обнаженным.
– Почему же нет? – Загоревшись этой мыслью, она вскочила на него. «О, да, – подумала она, – действительно великолепный живот». – Я ведь уже видела тебя обнаженным, с разных точек зрения. Нагота совершенно безлична.
– Нагота совершенно неприкрыта.
– Ты бы отлично выглядел в меди, Кэм.
– Не соглашусь даже ради тебя.
Она улыбнулась. – 0'кей. Тогда я сделаю наброски по памяти. Может мне сразу и измерить…– Она просунула руку вниз, под простыни.
– Брось это.
Она зашлась в смехе. – Кто бы подумал, что Кэмерон Рафферти, этот хулиган, ставший шерифом, окажется таким стеснительным.
– Я не стеснительный. Просто осторожный.
– Пошел ты в задницу.
– А мне казалось, мы как раз это и обсуждали. Хмыкнув, она снова заерзала, подкладывая под голову подушку. И откуда только бралась вся эта энергия? Еще десять минут назад ей казалось, что она не сможет пошевелиться. Теперь же ей хотелось… ну, пожалуй, танцевать.
– Я думаю, можно будет использовать набедренную повязку. Ты сможешь приколоть к ней свою звезду, если тебя это больше устроит. Тогда я назову скульптуру «Власть закона».
– Я сейчас тебе наподдам.
Издав долгий, удовлетворительный вздох, она повернулась и взглянула на него. – Я должна тебе сказать, что там, где дело касается моей работы, я могу быть очень настойчивой. Однажды я две недели следила за старьевщицей только, чтобы зарисовать ее руки. Чему ты улыбаешься?
– Ты хорошенькая.
– Ты пытаешься сменить тему.
– Да. Но ты действительно хорошенькая. У тебя такие симпатичные веснушки на носу. Почти такого же цвета, как и глаза.
– 0'кей, ты можешь, если хочешь, лепить мой портрет, но сначала я сделаю твой.
Он толкнул ей в лицо подушку. Она подложила ее под голову вместе с остальными. – Знаешь, если бы мы были в Нью-Йорке, я бы заставила тебя сейчас одеться, и мы бы отправились куда-нибудь. В клуб, например. – Она закрыла глаза, улыбаясь. – Возбуждающая музыка, толчея, слишком дорогая выпивка, грубые официантки.
Он взял ее руку и стал перебирать пальцы. – Ты скучаешь по всему этому?
– Хмммм. – Она пожала плечами. – Я не очень задумывалась над этим. Конечно, жаль, что поблизости нет булочной, но на рынке продают очень вкусные пирожки.
Теперь он нахмурился, перестав играть ее пальцами и внимательно их рассматривая. Пальцы были длинные, узкие и артистичные, как она сама, – Где ты там живешь?
– У меня мансарда в Сохо.
Мансарда в Сохо. Это тоже было в ее стиле. Экзотично и шикарно.
– А ты бывал в Нью-Йорке?
– Пару раз. – Он перевел взгляд с руки на ее лицо. Она совершенно расслабилась, глаза закрыты, губы приоткрыты, кожа, слегка порозовевшая после любовных утех. Она не взяла себе за труд прикрыться простыней, как это сделала бы другая женщина, а лежала поверх нее, не стесняясь наготы. Он провел рукой по ее груди, затем по ребрам, скорее, чтобы еще раз убедиться, что она рядом, нежели для возбуждения.
– Тебе понравилось?
– Понравилось что?
Она снова улыбнулась. – Нью-Йорк.
– Неплохо. Похоже на быструю езду по переполненному и сверхдорогому увесилительному парку. Это описание вызвало у нее еще большую улыбку. – Совсем непохоже на ежегодный карнавал в Эммитсборо?
– Да. Совсем непохоже. Как занятно все оборачивается – то, что ты и я вернулись сюда и сблизились. – Он стал гладить ее по щеке. – Я не хочу, чтобы ты возвращалась в Нью-Йорк, Клер. – Она снова открыла глаза и в них мелькнула настороженность. – Только не говори, что я слишком подгоняю события, потому что я чувствую, что от этого зависит моя жизнь.
– Я и не собираюсь этого говорить. Я не знаю, что сказать.
– Я не хочу терять тебя, а если ты вернешься в Нью-Йорк, я не смогу поехать к тебе. Я не могу вернуться туда на службу в полицию.
– Ты выполняешь эту работу здесь.
– Да. – Он сел и потянулся за сигаретой. «Она не согласится на полуправду или ультиматум. Да и почему она должна это делать», – подумал он. Он приготовился рассказать ей все. – Симпатичный, спокойный, маленький городок. По крайней мере, он был таким, и именно это и было мне нужно. – Он зажег спичку. Та тоже была бесшумная, почти безопасная, легко загоралась. Он смотрел, как разгорался огонек, прежде чем задуть его. – То, что мне подходило. Я вернулся сюда, потому что не мог работать полицейским в большом городе. Я больше не мог полагаться на себя, если бы мне снова пришлось с кем-нибудь вместе войти в дверь.
– Войти в дверь?
– С напарником, – сказал он. – Я больше не был уверен, что смогу подстраховать напарника.
– Почему? – Она положила на его руку свою.
– У меня был напарник. Мы работали вместе более трех лет. Он был хороший полицейский. И хороший друг.
– Был? – сказала она и поднесла его руку к своим губам. – Прости. Что случилось?
– Я сплоховал, и он погиб.
– Это слишком простое объяснение. – Внезапно ощутив холод, она взяла его рубашку и просунула в нее руки. Она то уж знала, каково это прятать в себе скрытую боль, сжиться с ней, лелеять ее внутри себя подобно тому, как скупец лелеет в темноте свое сокровище. – Ты можешь мне рассказать?
– Скорее, я должен это сделать.
На мгновение он замолчал, когда жалобный козодой запел свою песню в унисон музыке Джонни Рея. – Мы патрулировали улицу, когда пришел вызов отправиться на разборку правонарушения. – У него в ушах раздался свист рации, добродушная ругань Джейка.