– Довольно! – вскричала Лоис.
– Надо иметь мужество смотреть фактам в лицо, мисс Визерспун.
– Но нельзя же допустить, чтобы мой отец был осужден из-за утенка…
– Утенок этот ни в малейшей степени не может повлиять на судьбу вашего отца, коль скоро речь идет об убийстве Рональда Бурра. Конечно, заявление, сделанное им по поводу утенка, вызвало, да и не могло не вызвать у полиции подозрение. Единственный способ снять это подозрение – выяснить, кто мог дать Рональду Бурру удочку!
– Мистер Мейсон, можете ли вы попытаться сделать это?
– Ваш отец не желает прибегнуть к моей помощи.
– Почему?
– Потому что я имел неосторожность указать ему на сходство его нынешнего положения с ситуацией, в которой оказался восемнадцать лет назад Хорас Эйдамс. Мистеру Визерспуну это не понравилось. Его позиция такова: семья Визерспун не может породниться с человеком из семьи, в которой кого-то… хотя бы только обвинили в убийстве, не говоря уже о самом убийстве.
– Бедный папа. Я прекрасно понимаю, что он сейчас испытывает. Семья для него – это все. Он всегда так гордился родословной Визерспунов. Возможно, ему пойдет на пользу подобная встряска… да, пожалуй, и всем нам.
– Боюсь, что я вас не совсем понимаю.
– Мы привыкли считать свое благополучие само собой разумеющимся, хотя обязаны этим исключительно нашим предкам. Мы без конца повторяли, что другие народы должны нас бояться, потому что мы не проиграли ни одной войны, мы победители! Но это далеко не так!
– Я считаю, нам всем давно пора уразуметь, что нужно стоять на своих ногах, а вашему отцу в первую очередь.
Лоис горестно произнесла:
– Я люблю своего отца, но я люблю и Марвина.
– Не сомневаюсь.
– Я не намерена приносить в жертву одного ради другого.
Что можно было ответить на это? И Мейсон промолчал.
– Мистер Мейсон, поймите, я не имею права усугублять положение отца и должна сообщить о подброшенном утенке.
– Я все понимаю!
– Вы ничем не хотите мне помочь?
– Сомневаюсь, что кто-то сейчас сможет вам помочь! Этот вопрос вы должны решить сами, Лоис.
– Но вам-то это не безразлично?
– Очень может быть.
– Не можете ли вы найти какой-то выход из этого положения?
– Если вы сообщите властям о том, что подбросили утенка в машину Марвина, лично вы попадете из огня да в полымя. Вашему отцу вы не поможете, по крайней мере сейчас… А вот Марвина погубите навсегда.
– Если бы не этот утенок, они бы никогда не заподозрили папу!
– Пусть даже так, хотя я с вами не согласен, но теперь благодаря этой версии возникло такое количество косвенных доказательств, что полиция не отступит. И может случиться так, что вашего отца обвинят в убийстве Рональда Бурра, а Марвина – в убийстве Лесли Милтера. Скажите, это вас устроит?
– Мне не по душе идти на сделку с собственной совестью из-за тех результатов, которые последуют за моими действиями. Мне кажется, лучше всего действовать так, как велит тебе совесть.
– Ну а как же, по-вашему, следует сейчас действовать?
– Рассказать властям правду про утенка.
– Не думая о последствиях?
– Но…
– Только чтобы успокоить совесть?
Она рассердилась:
– Вы не можете меня понять!
– Нет, это вы упрямитесь и не желаете вникнуть в мои слова. Во всяком случае, обещайте подождать хотя бы несколько дней!
– Нет, я ничего не стану обещать… Но я все же подумаю над вашими словами…
– Ол райт. Не действуйте сгоряча!
Мейсон уже был готов к тому, что она вот-вот разрыдается у него на плече. Но, слава богу, она призвала на помощь всю свою гордость и вышла из его кабинета с высоко поднятой головой. Мейсон спустился вниз и постучался к Делле Стрит. Та сразу же распахнула дверь и спросила с тревогой:
– Чего она хотела?
– Успокоить совесть.
– Что это будет означать для вас?
– Да ничего хорошего, как я полагаю.
– И вы еще можете шутить?
– Э-э… дорогая, я неисправимый оптимист. Так легче жить.
– Сколько времени она предоставляет вам для того, чтобы вы могли прийти к какому-то решению?
– Она и сама этого не знает.
– День… два?
– Возможно.
– И что вы предпримете?
– Зачем заранее ломать голову? Лучше раздобудь мне чего-нибудь выпить.
Эль-Темпло был взбудоражен известием о подозрении Джона Визерспуна в совершении убийства. Предварительное слушание дела под председательством судьи Миханна должно было состояться в ближайшие дни. В ресторанах, в холлах отелей, в магазинах и парикмахерских только об этом и говорили, причем мнений было столько же, сколько участников дискуссий.
Лоренс Дормер, адвокат, представляющий интересы Визерспуна, считался лучшим специалистом по уголовным делам в долине. Но он был настолько обескуражен уликами, что цеплялся за все выгодные ему формальности, предусмотренные законом. По слухам, доказательств хватает с избытком для передачи дела в суд присяжных, поэтому адвокат не станет на предварительном слушании дела выкладывать свои карты, а также выставлять свидетелей защиты, но зато постарается вытянуть из обвинения максимум улик, которыми оно располагает.
Лоис Визерспун, разрываемая противоречивыми чувствами дочерней привязанности и любви к Марвину, пока молчала о своей косвенной причастности к делу. Но это было напряженное молчание, чреватое готовностью выложить все как есть, невзирая на последствия.
– Шеф, – сказала Делла Стрит, – вы должны внимательно следить за этой девушкой. В один прекрасный день она поднимется и при всем честном народе выложит все со всеми подробностями, потому что никакие разумные соображения не переборют в ней чувства долга. Да к тому же она и не привыкла скрывать своих чувств, терпеливое выжидание не в ее характере.
Мейсон согласился с доводами своего секретаря.
– Вы что, не понимаете, что это означает? – спросила Делла.
– Что?
– В этих местах люди связаны более прочно, нежели, скажем, в Лос-Анджелесе. И если там могут посмотреть на что-то сквозь пальцы, здесь это невозможно. Здесь ничего не упустят из виду. То, что могут посчитать ловким ходом в городе, в долине будет однозначно признано криминалом… Вас, чужака, могут посчитать даже пособником преступления, уважаемый Перри Мейсон.