Пибоди нахмурилась, обдумывая вопрос.
— Ну, мне хотелось бы надеяться, что я сама думаю, самостоятельно, но есть множество факторов в моей жизни…
— Кончай дурить.
— Ладно. Фундамент, говоришь? Мои родители. Не могу сказать, что я со всем согласна из того, что они мне внушали, иначе я сейчас жила бы в коммуне и пасла коз или пряла лен, но…
— Они заложили фундамент. Ты коп, но со всякими общинными заморочками. — Ева постучала по фотороботу.
Пибоди все больше хмурилась, не понимая, к чему клонит Ева.
— Вот я и спрашиваю: кто оказал наибольшее влияние на него? — продолжала Ева. — Его мать была убита, когда ему было около четырех лет. Кто же повлиял на него, кто сформировал его взгляд на мир, его представления, его веру? — Она с яростью ткнула пальцем в фотографию с удостоверения Паули. — Вон он. Жулик, мошенник, аферист. Он все время тянет деньги с родителей, и они ему дают, хотя и знают, что не надо бы. Он слизь, он утекает. Его родному брату приходится делать вид, будто он не существует, чтобы оградить себя от него. Умная и беспринципная женщина полюбила его так сильно, что согласилась отсидеть полтора года, лишь бы он смог уйти. Ради него она стала торговать собой и подсела на наркоту. Это началось после того, как они сошлись. Не до — после.
— Не тот парень, — предложила объяснение Пибоди. — Как Трухарт сказал.
— Да, действительно не тот парень. И если он рассказывает сыну, как тот потерял маму, как ее убили, потому что копы ей подгадили, разве сын может ему не поверить?
— Но ведь копы ей не гадили?
— А это неважно. Мальчишка уже готов поверить. Он прожил всю свою жизнь с верой в это и с жаждой поквитаться. Он всю жизнь выслеживал лохов, брал что хотел и вообще был по ту сторону закона. И ему это нравилось. Он планировал свою финальную аферу. Паули позволил женщине сесть в тюрьму вместо него, но его сын услышал другую версию. Когда слышишь одно и то же на протяжении многих лет от человека, имеющего над тобой власть, начинаешь в это верить.
Ее отец имел власть, вспомнила Ева. Он говорил ей, что она никто, ничто, уверял, что полиция посадит ее в яму и оставит там гнить. Долгое время она ему верила. Верила настолько, что до смерти боялась полиции, боялась любых людей из государственной системы не меньше, чем своего отца, человека, который бил и насиловал ее.
— Даллас?
— Классический сюжет, — заключила Ева. — Если хочешь заставить кого-то слушаться, верить, стать таким, как тебе надо, ты просто повторяешь то, что нужно. Повторяешь, повторяешь… Наказываешь или поощряешь, это зависит от твоих вкусов, но главное — вколачиваешь в голову нужную мысль. Они убили твою мать. Это они во всем виноваты. Они должны заплатить.
Последняя фраза ударила саму Еву, как молотком по темени.
— «Они», а не он! Это должны быть «они»! Ну конечно! Он ненавидит государственную систему и всех, кто с ней связан. О черт… Надо провести поиск по всем, кто был официально, по должности, связан арестом и заключением Ирен Стольц. Ее адвокат — у нее был государственный защитник, — помощник прокурора, судья, тюремный надзиратель, сотрудник из Детской службы, который забрал ребенка, директор филиала Детской службы в то время, приемные родители… Надо установить местонахождение и их родственников.
Темные глаза Пибоди сделались громадными от испуга.
— Он хочет убить еще кого-то!
— Одного копа ему мало. — Ева бросилась к компьютеру и заказала срочный поиск. — Макмастерс это дело начал, но все остальные тоже причастны. Это по их вине у него отняли мать, это из-за них ее убили. У него отняли мать, и теперь он будет отнимать кое-что у них. Дорогих им людей. Фриско, второй коп, был убит. Выбыл из игры. Нельзя наказать мертвеца, нельзя заставить его страдать.
Пибоди, уже приступившая к работе на карманном компьютере, кивнула.
— Ее адвокат все еще в городе, она партнер в юридической фирме. В центре города. Разведена, один ребенок. Мальчик, возраст — пятнадцать лет.
— Мы их предупредим и прикроем. Помощник прокурора сейчас в Денвере, женат, двое несовершеннолетних детей. Мы позвоним, проинформируем, предупредим местные власти.
Ева продолжила проверку, но тут засигналил ее полицейский коммуникатор. Она бросила нетерпеливый взгляд на дисплей. Сердце у нее упало.
— Даллас.
Сообщение для лейтенанта Евы Даллас…
«Слишком поздно, — подумала Ева, подъехав к дому с мансардой в Сохо. — Я опоздала». Вместе с Пибоди она прошла мимо офицеров, охранявших вход в здание, и вступила в кабину лифта.
— Нам нужны все данные системы наблюдения, надо опросить всех соседей. Позвони Моррису.
— Уже. Даллас, я сообщила Уитни. Он перенес твою пресс-конференцию на шестнадцать ноль-ноль. Обещал не выпускать эту новость в прессу как можно дольше.
Ева шагнула из лифта в гостиную. «Дорого, — подумала она. — Верхний сегмент рынка. Для богатеньких из богемы».
— Кто хозяева мансарды?
— Делонги Эрик и Стьюбен Сэмюэль. Гомосексуальная пара в процессе развода. Мансарда выставлена на продажу, в данный момент необитаема.
— Лейтенант. — Один из офицеров подошел к Еве. — Нет видимых следов взлома, нет видимых следов борьбы или кражи. Она в спальне. Ее нашел агент по недвижимости. Он показывал квартиру паре клиентов. Мой напарник отвел их пока во вторую спальню.
— Держите их там, не выпускайте. Мы сначала отработаем место преступления. — Заметив единственный стакан кофе с крышкой, Ева остановилась на пороге кухни. — Это уже было здесь, когда вы прибыли?
— Да, лейтенант.
— Зафиксируй на камеру и упакуй, Пибоди.
Ева двинулась дальше и остановилась в дверях спальни.
«На этот раз не ребенок, — подумала она, оглядывая тело. — Но молода. Немного за двадцать. Интересно, чья она дочь?»
— Жертва — женщина, — начала она диктовать на камеру. — Лет двадцать — двадцать пять. Здесь, как и в жилой комнате, включены защитные экраны. — Она оглядела комнату. — Следов борьбы нет. Жертва одета.
Обработав руки и ноги изолирующим составом, Ева вошла и начала осматривать тело.
— Следы связывания на лодыжках, синяки на лице, кровоподтеки на шее, соответствующие ручному удушению. Прошу подтверждения судмедэксперта.
Она присела на корточки и повернулась так, чтобы видеть запястья убитой. Она ожидала увидеть полицейские наручники, как у Дины, но нет, на этот раз руки жертвы были связаны какой-то плетеной разноцветной веревкой.
— Веревка на руках — отклонение от убийства Дины Макмастерс. Определи личность и время смерти, Пибоди.
Кровь на простынях, отметила Ева, соответствующая жестокому изнасилованию. Жертва скорее всего не была девственницей, но точно так же страдала от боли и страха.