– Ты думаешь, что это нудное, скучное, старомодное зрелище?
– Я думаю, что опера прекрасна, – осторожно возразила Ариэль. – Просто я никогда раньше не слушала ее внимательно. Она пела в опере? – «Вопросы, – сказала себе Ариэль, – надо задавать ему вопросы, надо тянуть время. Пусть отвечает». – И у нее… у нее было сопрано? Вы говорите, у нее был многослойный голос. То есть не только сопрано? Какой-то еще? Вы говорите, у нее был большой диапазон?
– Да-да, совершенно верно. Просто невероятный диапазон. У меня сохранилось множество Ее записей. Я не проигрываю их здесь. – Он окинул взглядом комнату. – Это было бы некорректно.
– Мне очень хотелось бы услышать ее пение. Хотелось бы услышать ее многослойный голос.
– Тебе хотелось бы? – В его взгляде блеснуло лукавство. – А ты хитрая. Она тоже была хитрая.
Он встал и снова взялся за свою горелку.
– Подождите! Подождите! Можно мне послушать ее пение? Может быть, я бы поняла, если бы услышала. Кем она была? Кем она была для… О боже, боже, прошу вас! – Ариэль попыталась отпрянуть от язычка огня на конце горелки, которым он чуть ли не игриво провел по ее руке.
– Нам придется отложить разговор на более поздний час. А сейчас нам действительно пора работать.
Вернувшись в управление, Ева направилась к Фини.
– Шатенки в возрасте от двадцати восьми до тридцати трех, умершие в указанное здесь время в Нью-Йорке, Нам нужны имена, последний известный адрес, причина смерти.
– Записи на тот период довольно отрывочны, – покачал головой Фини. – Множество смертей остались незарегистрированными, многие люди не были опознаны или опознаны ошибочно.
– Копай. Именно она откроет нам замки к этому делу. Я сбегаю к Янси, посмотрю, удалось ли ему составить портрет по фото в бумажнике.
Чтобы дать Янси побольше времени, Ева сначала отправилась к Уитни и попросила дать ей еще людей для наблюдения в «Метрополитен-опера».
– Будет сделано. Вы нужны мне в полдень на пресс-конференции.
– Майор…
– Если вы думаете, что я не знаю, какая у вас нагрузка, сколько всего на вас давит, вы ошибаетесь. – Вид у него был такой же раздраженный, как и у нее самой. – Тридцать минут. Я все сведу к тридцати минутам, но, если только вы не поедете арестовывать сукина сына, извольте быть там. Нам необходимо что-то скормить журналистам.
– Да, сэр.
– Подтвердите новую существенную информацию, которую вы дали Надин этим утром, скажите о круглосуточной посменной работе. Хочу, чтобы вы выразили уверенность в том, что Ариэль Гринфельд будет найдена живой.
– Я так и сделаю, майор. Я в это верю.
– Вот пусть и они увидят, что вы в это верите. Свободны. Да, еще одно, лейтенант. Если я узнаю, что вы высунули нос из этого здания без бронежилета и прослушки, я с вас шкуру спущу. Вот этими самыми руками.
– Ясно.
Какая же это досада! Ну как он догадался, что она обдумывает возможность забыть бронежилет? Ева терпеть не могла эту чертову штуку. Но она ощутила невольное уважение к человеку, так хорошо знавшему своих подчиненных.
Ева вошла в отдел Янси и увидела, что он работает с «персиком» Бакстера. Янси перехватил ее взгляд еще до того, как Ева пробилась к нему сквозь лабиринт рабочих станций. Он встал, улыбнулся и что-то сказал свидетельнице, после чего двинулся навстречу Еве.
– Мне кажется, мы движемся вперед. Его она описала точно, фото видела только мельком. Мы над этим работаем, Даллас. Дай нам больше времени, не дави на нас.
– Можешь дать мне его?
– Уже выслал на компьютер к тебе в кабинет. Небольшие отличия в лицевой структуре по сравнению с версией Трины. Другие волосы и брови. Мой глаз говорит, что это тот же парень.
– Ну, раз твой глаз так говорит, с меня этого довольно. Когда получишь портрет женщины, перешли его мне и Фини. Сделай это, Янси. Этот портрет может стать козырным тузом в игре.
К тому времени как Ева добралась до своего отдела, ее нагнала вышедшая из конференц-зала Пибоди.
– Сконтактировалась с Моррисом, как и было велено. Он едет сюда с результатами токсикологии. Звонили Дженкинсон и Пауэлл. Они в магазине при спа-центре. Одна продавщица думает, что вроде бы видела там когда-то нашего типа.
– В моем компе новый портрет, совсем свежий. Перебрось его им, пусть покажут в магазине и в спа-центре.
– Есть.
– Лейтенант Даллас?
Ева и Пибоди дружно обернулись. Ева узнала маявшегося похмельем соседа Ариэль. Как его… Эрика.
– Вы Эрик, верно?
– Да. Мне надо с вами поговорить. Я должен знать, что происходит. Эта женщина, Джулия Росси… Она мертва. Ариэль…
– Я с ним поговорю, – предложила Пибоди.
– Нет, я сама. Ты давай перебрось портрет Дженкинсону. Давайте присядем, Эрик.
У нее не было времени, чтобы вести его в кафетерий. Ей не хватило духу просто выставить его. Она отвела его к одной из скамеек у входа в ее родной убойный отдел.
– Вы встревожены и расстроены, – начала Ева.
– Встревожен? Расстроен? Да я просто в ужасе! Я с ума схожу от страха! Он схватил ее. Этот маньяк захватил Ариэль. Говорят, он их пытает. Он мучает ее, а мы тут с вами сидим.
– Нет, мы тут не просто сидим. Все копы, брошенные на это дело, работают над ним.
– Она – не дело! – Его голос поднялся до крика и запнулся. – Черт побери, она же человек. Она – Ариэль.
– А вы хотите, чтобы я приукрасила картину? – Ева говорила нарочито резко, чтобы пресечь в корне любую возможность истерики. – Если хотите, чтобы вас утешили, погладили по головке, вы ошиблись адресом. И вам не ко мне нужно обращаться. Я могу сказать вам только одно: все, что у меня есть, брошено на это дело, все полицейские силы в этом задействованы. Если вы думаете, что мы не знаем, кто она такая, вы ошибаетесь. Если вы думаете, что ее лицо не сидит гвоздем в башке у каждого копа, брошенного на это дело, вы ошибаетесь.
– Я не знаю, что мне делать. – Его руки самопроизвольно сжались в кулаки и забарабанили по коленям. – Я не могу оставаться в этом подвешенном состоянии. Не переношу этой неизвестности. Не знаю, что делать, чем помочь. Она же там, наверно, с ума сходит от страха.
– Да, ей, наверно, очень страшно. Не буду морочить вам голову, Эрик. Ей страшно, ей, наверно, больно. Но мы ее обязательно найдем. А когда мы ее найдем, я позабочусь, чтобы вам немедленно дали знать. Я позабочусь, чтобы вы первым узнали, что она в безопасности.
– Я люблю ее. Я ей никогда не говорил. Я и себе не говорил, – признался Эрик с долгим судорожным вздохом. – Я люблю ее, а она и не догадывается.