Стоя на ветру, она поняла нечто очень важное: оказывается, она любила их обоих — и мать, которую никогда не видела, и отца, который никогда к ней не прикасался.
— Я хотела, чтобы ты мной гордился, — сказала она вслух. — раз уж не любишь… Я хотела, чтобы ты был мной доволен. Но так этого и не добилась. Хэм правильно сказал. Ты всю жизнь надо мной измывался. Не в физическом смысле — твои пощечины были вялыми, потому что тебе было на меня наплевать. Но ты глумился надо мной, над моими чувствами. Снова и снова. А я всякий раз возвращалась с поджатым хвостом, и ты опять брался за свое. Так вот, знай: с этим покончено. Во всяком случае, я постараюсь, чтобы с этим было покончено.
«Стараться придется сильно, — подумала она. — Ты думал, что стравишь нас троих между собой. Теперь я очень хорошо это понимаю. Кажется, мы не доставим тебе этого удовольствия. Ранчо останется у нас, сукин ты сын. И кроме того, теперь у меня есть сестры. Мы справимся. Тебе назло. Может, мы еще и не стали одной семьей, но у нас все впереди».
Она развернулась и пошла обратно к дороге.
Бен внимательно смотрел на нее и был рад, что на ее глазах не блестят слезы. Улыбка и вовсе застала его врасплох, хоть она была и невеселой.
— С тобой все в порядке?
— Да. — Она глубоко вздохнула, гордясь своим самообладанием. — Все просто прекрасно. Знаешь, Бо Рэдли продает свое ранчо. Я покупаю часть оборудования, пару сотен голов скота и нанимаю двух его работников.
Такой поворот беседы застал Бена врасплох, и он неопределенно ответил:
— Ну-ну.
— Я говорю тебе это не для того, чтобы получить твою санкцию. Но, как душеприказчик, ты должен это знать.
Она свернула к ранчо. Ветер дул все сильнее, а это означало, что температура понизится.
— Завтра представлю месячный отчет. Можешь его изучить.
Бен почесал затылок, опасаясь какого-то подвоха.
— Ну-ну, — сказал он.
— Бизнес есть бизнес.
Увидев вдали огни дома, Уилла облегченно улыбнулась.
— Ну, а если говорить о делах частных, то почему бы тебе не пригласить меня в ресторан или в кино? А то твой единственный способ ухаживания — попытки стянуть с меня трусы.
Бен разинул рот, переспросил:
— Что ты сказала?
— Ты все рыскаешь вокруг меня, лапаешь, пытаешься затащить в постель, а на свидание ни разу не пригласил.
— Ты хочешь, чтобы я пригласил тебя поужинать? Странно, это почему-то не приходило ему в голову. С другой женщиной он повел бы себя именно таким образом, но с Уиллой?
— И ты еще сказала, в кино?
— Ты что, стесняешься появляться со мной на людях?
Она затормозила и обернулась к нему. Лицо Бена было в тени, но тем не менее Уилла заметила его растерянность.
— Значит, кувыркаться со мной в сене можно, а сводить меня в приличное место, потратив на это пятьдесят долларов, — это уже слишком, да?
— Да с чего ты взяла? Во-первых, ни в каком сене я с тобой не кувыркался, потому что ты еще не созрела. А во-вторых, мне и в голову не приходило, что ты согласишься сходить со мной в ресторан. О свидании я и вообще не мечтал, — промямлил Бен.
«Оказывается, женские штучки — очень сильное оружие, — заинтересованно подумала Уилла. — Если уж такой человек, как Бен Маккиннон, начинает вертеться, словно уж на сковородке…»
— Так вот, дорогой, ты ошибался.
Это какой-то трюк, думал Бен. Ловушка. Стоит ему доверчиво сделать шаг вперед, и капкан захлопнется. Он с опаской поглядывал на Уиллу, а та как ни в чем не бывало подъехала к крыльцу и выключила двигатель.
— Можешь вернуться на этом джипе, — небрежно сказала она. — Я завтра за ним кого-нибудь пришлю. И спасибо за компанию.
Бен кинулся вперед очертя голову — будь что будет:
— Суббота. Шесть часов вечера. Ресторан и кино.
Стараясь не расхохотаться, Уилла с важным видом кивнула:
— Договорились. Тогда и увидимся. Она вышла и громко захлопнула дверцу.
Зима никак не желала выпускать Монтану из своих когтей. Холода держались дольше обычного, а стоило температуре чуть подняться, как тут же начинались снегопады. Дважды ранчо «Мэрси» было отрезано от внешнего мира трехметровыми снежными заносами.
Несмотря на холод, коровы начали телиться. Уилла стояла в коровнике, обливаясь потом в одной рубашке. Она пыталась вытянуть из утробы теленка, а измученная мамаша жалобно мычала. Уилла засунула руки поглубже в родовой канал, но ухватиться было трудно — детеныш был весь мокрый и скользкий. Нужно было дождаться следующей схватки. Схватка началась, стиснула ее руки как клещами.
Уилла знала, что потом кожа по локоть у нее будет покрыта сплошными синяками.
Точно рассчитав момент, она потянула на себя и умудрилась наполовину вытащить теленка.
— Сейчас закончу, — крикнула она, глядя на свои руки, покрытые кровавой слизью. — Ну же, детка, давай!
Она набрала полную грудь воздуха, словно ныряльщик перед погружением, и, дождавшись следующей схватки, дернула плод что было силы.
Теленок выскочил из утробы, словно пробка из бутылки шампанского.
Сапоги Уиллы были красными от крови, джинсы покрыты пятнами. Ужасно ныла поясница.
— Билли, приготовь укол, — приказала она. — Посмотри, будет она его вылизывать или нет.
Вообще-то мамаши обычно чистили новорожденных сами. Если нет — это должен был сделать Билли. За последние несколько недель он научился ловко орудовать шприцем. Можно было не сомневаться, что теленок получит все необходимые прививки.
— Перехожу к следующей, — сказала Уилла, вытерев потный лоб.
— Хэм, ты как?
— У нас все нормально.
Хэм с Джимом как раз тянули другого теленка. Работа была нервной. Теленок мог оказаться слишком крупным или не в ту сторону повернутым. Тогда и корова и детеныш погибали. Уилла хорошо помнила, как такое случилось впервые в ее жизни. Было много крови, много боли, а она, совсем еще девочка, чувствовала себя абсолютно беспомощной. Если предвидеть сложные роды заранее, можно вызвать ветеринара. Но обычно приходилось полагаться на собственные силы. Февраль и март — напряженное время для скотоводов.
Во всем виноваты стероиды и гормональные инъекции, думала Уилла, глядя на измученную роженицу. Цены на мясо — вот о чем думали скотоводы, когда начали накачивать коров всякими медикаментами, чтобы телята рождались крупнее. Естественный процесс, предусмотренный самой природой, теперь может происходить лишь при помощи человеческих рук.
Ничего, я с этим покончу, подумала она и, собравшись с духом, засунула руки поглубже в тело коровы. Они все поймут, что я права. А если ничего не получится, что ж, во всем буду виновата я сама.