Словом, я влюбилась в него. Я верила ему, когда он говорил, что они живут с женой только для вида, что уже договорились потихоньку развестись. И что мы с ним составим самую яркую и самую талантливую пару со времен золотого века Голливуда. И наши отношения придут к своему естественному завершению после того, как я немного поумнею и ему будет о чем говорить со мной. Но я сделала большую ошибку. —
Она провела мокрыми пальцами по платью, а потом соединила ладони. — Я забеременела. — Она с трудом проглотила комок в горле. — Ты не сумел узнать об этом, собирая материалы обо мне, правда?
Квина передернуло, но он подавил гнев.
— Да, не сумел.
— У него были деньги и связи, и никто ничего не узнал. Все было сделано очень быстро.
Квин боролся с собой, отчаянно пытаясь ее понять.
— Ты сделала аборт?
— Этого хотел Прайс. Он был в ярости. Я думаю, многие мужчины приходят в ярость, когда их любовницы — а ведь я на самом деле была его любовницей, — так сказать, «подводят» их и это грозит разрушить размеренную семейную жизнь. Разумеется, он совсем не собирался разводиться и жениться на мне. Все это выяснилось, когда я сказала ему, что жду ребенка.
— Он тебя просто использовал, бросил Квин. — Тебе было двадцать лет, и он попользовался тобой и бросил.
— Нет. — Странно, что теперь она могла произнести это слово совсем спокойно. — Мне было двадцать, но я делала вид, что знаю правила игры. У меня это очень хорошо получалось. Я совершила одну ошибку, а потом и вторую. Я сказала, что он может убираться к черту, а я сохраню ребенка. После этого начался настоящий кошмар. Он стал угрожать, что разрушит мою карьеру, если я поступлю не так, как нужно ему. Я не хочу говорить тебе, чем он еще мне угрожал, но дело было сделано, а я навсегда избавилась от своей наивности.
— Тебе до сих пор больно вспоминать об этом? — тихо спросил Квин.
— Да, но не по той причине, о которой ты подумал. Я считала, что люблю Прайса, но как только с моих глаз спала розовая пелена, я поняла, что никогда его не любила. Я позвонила родителям, я готова была бросить все и бежать под их крылышко. Я уже купила билет на самолет. Не знаю, что бы я сотворила с собой от отчаяния. Хуже всего, когда не знаешь, что надо делать. Но по пути в аэропорт наше такси попало в аварию. — Шантел глубоко вздохнула — говорить было очень тяжело. — Ничего серьезного, шофер сломал всего лишь пару костей, а я — я потеряла ребенка.
Тихонько всхлипнув, она закрыла лицо руками.
— Я потеряла ребенка и пыталась убедить себя, что это к лучшему. Но я могла думать только об одном — у ребенка не было никаких шансов. Я была только на седьмой неделе беременности. На седьмой! И вот его не стало. Мэт вытащил меня из этого состояния, заставил вернуться к работе, как только я выписалась из больницы. Мне в ту пору было безразлично все — роли, люди, слава, о которой я всегда мечтала. Я думала только об одном — о погибшем ребенке.
— Шантел. — Он подошел к ней и стал гладить по лицу, голове, плечам. — Я не знаю, что сказать. Не знаю, что делать.
— Но это еще не все.
— Не надо больше ничего говорить. — Он хотел было обнять ее, но она отстранилась:
— Когда я потеряла ребенка, у меня были осложнения. Врачи сказали мне… они сказали, что я могу иметь детей, хотя гарантий они не дают. Я могу иметь детей, но вероятность этого невелика. Так что вполне возможно, что у меня никогда не будет ребенка. Ты понял?
Он взял ее руки в свои:
— Ты выйдешь за меня замуж?
— Квин, ты что, не слышал меня? Я же сказала тебе…
— Я все слышал. — Его пальцы переплелись с ее пальцами, и он сжал их. — У тебя, возможно, не будет детей. Я хочу детей, Шантел, твоих, своих. Если они у меня будут — отлично. Но знай… Во-первых… — он наклонился и поцеловал ее, — я хочу тебя. Я нуждаюсь в тебе, ангел мой. А во всем остальном положимся на судьбу.
— Квин, я люблю тебя.
— Тогда давай поженимся завтра же.
— Нет. — Шантел положила ему руки на грудь и отстранилась. — Я хочу, чтобы ты все тщательно обдумал. А тебе на это потребуется время.
— Мне нужна ты, — поправил ее он. — Времени мне не нужно.
— Я чувствую, что должна дать тебе время подумать. Пусть все остается так, как есть. Хотя бы на несколько дней.
Он мог бы надавить на нее. Мог бы уже сегодня добиться согласия. Но он понимал, что надо дать ей время успокоиться.
— Несколько дней? Хорошо. Иди ко мне. — На этот раз она охотно подошла к нему, и он обнял ее. — Я не допущу, чтобы тебя кто-нибудь снова обидел, — прошептал он.
Она закрыла глаза, надеясь, что сможет обещать ему то же самое.
Рабочий день начался в шесть часов и, казалось, никогда не закончится. Снимали сцену в сарае. Декорации были самыми простыми небольшой деревянный домик, который использовали во время съемок нескольких других фильмов. Для «Чужих» его подновили и сделали новый фасад, благодаря чему он превратился в сельскую хижину в лесах Новой Англии. В кульминационной сцене его должны были сжечь с помощью спецэффектов. Огонь должен был вспыхнуть по неизвестной причине, когда Хейли и Брэд остаются в этом домике вдвоем.
Сцены в интерьере должны были сниматься позже, в двухэтажном здании в тон-ателье, утром же снимали сцены снаружи. Шантел приехала на «Феррари» Хейли к заброшенному домику. Прошло уже несколько лет, но Хейли по-прежнему разрывалась между мужчиной, за которого вышла замуж, и тем человеком, который ее предал. В этой сцене Хейли, находящаяся на грани нервного срыва, искала успокоения в заброшенной хижине. Она хотела припасть к источнику своего творчества, о котором в суматохе будней совсем позабыла.
Сцены следовали не в том порядке, в каком они шли по сценарию, — потом их смонтируют в нужной последовательности. В течение нескольких часов у Шантел не было ни одного диалога. Камера фиксировала, как она выгружает свои краски, кисти и мольберт, потом устанавливает его на узком крыльце, входя и выходя из двери в разных костюмах. Оператор долго снимал ее лицо крупным планом, когда она стояла, опершись на перила крыльца с чашкой кофе в руках. Не произнося ни слова, Шантел должна была одной только мимикой, выражением глаз показать душевное смятение своей героини.
Она писала пейзаж, стоя на крыльце, рисовала, сидя на ступеньках, сажала цветы. Своими позами, жестами и постепенным расслаблением лицевых мышц она демонстрировала, как успокаивается и исцеляется ее героиня.
Квин наблюдал за ее работой со стороны и ощущал гордость за нее. Он не читал сценария, но понимал ту женщину, в которую она превращалась перед камерами. И еще он начал понимать Хейли.
В какой-го момент сложилась необычная для него ситуация. Хейли сидела на крыльце и, согласно сценарию, изливала душу бродячей собаке. Героиня рассказывала собаке о своей жизни, обо всех падениях и взлетах, об ошибках и сожалениях. И когда Шантел снимали во второй раз, но только с другого ракурса, ее игра вызывала такие же сильные чувства, что и в первый раз. Квин заметил, как многие члены съемочной группы потихоньку утирают слезы.