— Не ладишь с людьми? И хочешь открыть магазин, где придется ладить с ними ежедневно? — удивился он.

— Ну, это покупатели. С покупателями я очень обходительна. Я просто обворожительна с ними.

— Значит, — и Кейд придвинулся поближе, так что оказался у изножья кровати, — если я что-нибудь у тебя куплю, ты будешь со мной мила?

Ей не надо было знать его мысли, она их прочла в его взгляде.

— Мила, однако не настолько.

Она поднялась с кровати.

— Я буду очень хорошим покупателем.

— Ты опять хочешь меня разозлить?

— Да, я опять тебя злю, Тори. — Он положил ей руку на плечо. — Не надо, — сказал Кейд мягко, так как она вся напряглась. Он поставил свой стакан на пол и развернул ее к себе лицом. — Я же не сделал тебе ничего плохого, правда?

У него были нежные руки. И так давно она не чувствовала ласкового мужского прикосновения.

— Меня флирт не интересует.

— А меня интересует очень, но мы можем пойти на компромисс. Давай постараемся стать друзьями.

— Я плохой друг.

— А я хороший. Почему бы нам не принести и матрас, чтобы ты хорошо в эту ночь выспалась? — И Кейд направился к двери.

Она ведь твердо решила, что ни с кем не будет говорить об этом. И не с ним, конечно. Ни с кем, пока не будет готова. Пока не окрепнет и не получит подтверждение. Но желание высказаться распирало ее.

— Кейд, ты никогда не спрашивал. Ни тогда, ни теперь. Ты никогда не спрашивал, как я узнала.

Он повернулся и молча уставился на нее. У Тори мгновенно вспотели ладони. Она обхватила себя за талию.

— Ты никогда не спрашивал, как я узнала, где ее искать. И как я узнала о том, что случилось. Некоторые думают, что я была с ней в ту ночь. Думают, что я убежала и бросила ее. Что я ее бросила!

— Но я так не думаю.

— А те, кто мне поверил, решили, что я ее сглазила, стали меня сторониться и не позволяли своим детям играть со мной. Они перестали смотреть мне в глаза.

— Но я всегда смотрел, Тори, и тогда, и теперь смотрю.

Она вздохнула, стараясь немного успокоиться.

— А почему? Если ты можешь поверить, что во мне есть нечто такое, почему ты не отступишься от меня? Почему все время приходишь? Ты хочешь, чтобы я предсказала тебе твое будущее? А я этого не могу. Или ты ждешь от меня каких-то деловых советов? Напрасно.

Лицо ее вспыхнуло, глаза потемнели от бурных чувств. И самое заметное из них было чувство гнева.

Кейд не собирался подыгрывать ее настроениям или, во всяком случае, делать то, что она от него ожидала.

— Я предпочитаю жить нынешним днем, не загадывая на будущее, — спокойно сказал он. — И у меня есть специальный служащий, который ведет мои дела. Неужели тебе не приходило в голову, что я приезжаю, потому что мне приятно на тебя смотреть?

— Нет.

— Тогда ты, значит, первая и единственная из женщин, начисто лишенная тщеславия. Не повредило бы иметь хоть чуточку. А теперь… — И он сделал многозначительную паузу. — …Ты хочешь, чтобы я принес матрас, или поразишь меня, сказав, что я ел на ленч?

Разинув рот. Тори глядела, как он вышел во двор. Неужели он Просто-напросто обратил все в шутку? Люди или насмехались над ней, или многозначительно таращили глаза. Или предусмотрительно сторонились ее. Иногда к ней обращались с просьбой решить проблемы, отвести от них несчастье. Но еще никто, насколько она помнила, над этим не шутил.

Она расправила плечи, чтобы снять напряжение, и пошла за ним — помогать нести матрас.

Теперь они все делали молча. Тори думала о том же, его мысли бродили неизвестно где. Когда с кроватью было покончено, Кейд залпом допил чай, отнес стакан в кухню и направился к выходу.

— Ну теперь ты сама справишься, а мне пора, я уже немного опаздываю.

«Нисколько ты не опаздываешь», — подумала Тори и бросилась за ним.

— Я очень ценю твою помощь. Честное слово. — Повинуясь ли импульсу, а может быть, внезапной обиде, она схватила его за руку.

Он остановился и взглянул на нее сверху вниз.

— Ну что ж, тогда вспомни обо мне сегодня, когда отправишься в страну грез.

— Я знаю, ты потратил дорогое время. А что ты сказал насчет ленча?

— Ленча? — смущенно переспросил он. Но этого было достаточно.

— Да, сегодня на ленч ты съел половину сандвича с ветчиной и швейцарской горчицей. А вторую половину ты отдал тощей черной собаке, которая приходит к тебе за подаянием каждый раз, как увидит тебя на поле.

Она улыбнулась и отошла.

— Так что скоро ты проголодаешься и сядешь ужинать.

На минуту он задумался и, повинуясь инстинкту, спросил:

— Тори, почему бы тебе не рассказать мне, о чем я думаю в данную минуту? Она чуть не расхохоталась.

— Думаю, не стоит вторгаться в мир твоих мыслей. Оставь их при себе.

И захлопнула за собой дверь.

Глава 7

Только благодаря цветам, всегда думала Маргарет, она не потеряла рассудок. Когда она ухаживала за цветами, они молчали, никогда не грубили, не говорили, что она ничего не понимает. Она могла беспрепятственно отрывать лишние веточки и листья, чтобы придать растению надлежащий вид — тот самый, который она предпочитала.

Ей бы гораздо лучше жилось, если бы она осталась старой девой и растила пионы, а не детей. Но от нее ждали замужества. Она поступила так, как от нее ожидали. Иногда она чуточку превосходила ожидаемое и очень-очень редко ожидания обманывала.

Она любила мужа, ведь этого от нее, разумеется, тоже ожидали. Джаспер Лэвелл был красивым молодым человеком. Он обладал изрядным обаянием. Иногда он лукаво улыбался. И эту усмешку она видит иногда на лице сына. Муж был вспыльчив, тот же самый взрывной характер она узнавала в своей дочери. Живой дочери.

Муж был высокий, сильный. Он громко смеялся, у него были мозолистые ладони. Он заполнял собой все видимое ей пространство, себя она никогда не могла разглядеть, поэтому и в детях видела преимущественно его черты. Ее сердило, как мало от нее запечатлелось в детях, которых она родила. Тогда Маргарет решила оставить заметный отпечаток самой себя на усадьбе «Прекрасные грезы». Здесь ее влияние и власть укоренились так же глубоко, как дубы по обе стороны подъездной аллеи. И это заставляло ее гордиться усадьбой больше, чем сыном или дочерью.

Будь Хоуп жива, все бы могло быть по-другому. Если бы она осуществила все надежды и мечты, которые мать связывала с этой дочерью, то имя Лэвеллов засияло бы новым блеском, Джаспер остался бы сильным и верным и никогда бы не позорил себя отношениями с распутными женщинами и случавшимися время от времени скандалами. Он бы никогда не сбился с пути, по которому они пошли вместе, и не предоставил бы жене смывать пятна грязи с их общего имени.