И Маргарет поджала губы.
— Уверена, что, когда она осознает угрозу потери такой крупной суммы, она станет сговорчивой. Я желаю, Джеральд, чтобы в моем доме снова воцарился порядок. Вы сделаете мне огромное одолжение, если найдете способ в кратчайшее время расторгнуть и арендные соглашения.
— Но вы рискуете тем, что ваш сын выступит против вас.
— Лучше это, чем бездеятельно наблюдать, как он пятнает доброе имя семьи.
«Я с детства не веду дневника. Свои секреты лучше держать при себе. Но сейчас я все время думаю о Хоуп. О том месте, где она погибла.
Папа, наш с ней папа, воздвиг в ее память красивую статую, окруженную благоухающими цветами. И это место больше подходит ей, чем могила, в которой ее погребли в то ужасное влажное серое утро. Я никогда туда не ходила. Не хотела иметь ничего общего, как при ее жизни не желала делить ее глупые игры и дружить с ее странной невоспитанной подружкой.
Нет, я так отчаянно этого хотела, что отвергала все предложения присоединиться к ним. У меня тяжелый характер. Иногда мне это нравится. Во всяком случае, у меня натура такая — на все возражать, ни с чем не соглашаться.
Мне нравилось сердиться и дуться, особенно когда меня хотели развеселить. Мне нравилось, когда мне уделяли внимание.
Я знала уже тогда, что из нас троих я у родителей на последнем месте. Кейд был наследником. И я завидовала тому, что он мальчик, пока не обнаружила, что принадлежность к женскому полу имеет свои прелести. Я рано познакомилась с сексом и наслаждалась этим открытием без зазрения совести.
Но в восемь лет половые различия меня волновали мало. Я только знала, что Кейд станет хозяином «Прекрасных грез», так как он мальчик. Отец взирал на него с такой гордостью. Отец существовал для сына. А я не могла стать еще одним сыном.
Не могла я и стать его ангелом, как Хоуп. Он ее обожал. Он и меня любил, ведь он был человек справедливый. Но слишком очевидно было, что его сердце отдано Хоуп, как надежды связаны с Кейдом. А я была придатком к его ангелу.
Для матери Кейд, очевидно, тоже был источником гордости. У Лэвеллов будет наследник рода, ибо она исполнила свой долг: понесла и родила мальчика. Она с радостью уступила его воспитание отцу. Интересно, чувствовал ли Кейд, как его искусно и умело отдаляют? Наверное, да, но это не помешало ему вырасти цельным, замечательным человеком. Несмотря на удаленность от матери. А может быть, благодаря этой удаленности.
Конечно, мама учила его хорошим манерам, следила за тем, чтобы он был всегда чисто вымыт и одет, но его учеба, его досуг, его судьба были отцовской заботой.
А Хоуп была наградой маме за хорошо проделанную работу. Она всегда любила Хоуп за милый характер, за податливость и так и не распознала, что внутри таится маленькая мятежница. Я уверена, что, если бы Хоуп выжила, она бы тоже делала что хотела, только бы сумела уверить маму, будто поступает в точном соответствии с ее желаниями.
Она обвела ее вокруг пальца, сдружившись с Тори. Да, она всегда и во всем сумела бы поставить на своем.
Господи, как я по ней скучаю. Мне недостает моей половинки, той, которая любила смех и веселье. Я ужасно по ней тоскую.
Я же для мамы всегда была испытанием. Она очень часто говорила об этом, значит, это правда. У меня нет кротости Хоуп, покладистости, очарования. Я все время задавала каверзные вопросы, яростно спорила, мне было все равно, лишь бы на меня обратили внимание, заметили бы меня.
Хоуп подружилась с Тори за год до того лета. И почти с самого начала знакомства они стали неразлучны. Больше близнецами, чем мы с Хоуп.
Уже только за это одно я невзлюбила Викторию Боден. Я насмехалась над Тори при каждом удобном случае, я делала вид, что не вижу ее в упор. Я притворялась. На самом деле я зорко следила за ней и за Хоуп. Я тщательно выискивала малейшую трещинку в их отношениях, чтобы расширить ее и разрушить их дружбу.
В день смерти Хоуп они играли вдвоем у нас дома, так как Хоуп было строжайше запрещено бывать у Тори. Она, конечно, бывала тайком, но большую часть времени они проводили в «Прекрасных грезах» или на болоте.
Мама ничего о болоте не знала. Она бы этого не одобрила, но мы все там играли. А пала знал, но только просил нас, чтобы мы там не бывали после захода солнца.
Перед ужином Хоуп играла одна на террасе в шашки. Я наказала ее, не согласившись играть вместе. Но это не испортило ей удовольствия, и я отправилась к себе в комнату и никуда не выходила, пока не позвали ужинать. Есть я не хотела и все еще злилась на Хоуп. И теперь сама себя наказала за это, устроив скандал из-за зеленого горошка, потом нагрубила матери, и меня выгнали из-за стола, велев идти к себе в комнату. Я очень не любила, когда меня вот так выгоняли, это было отлучение. Я была аутсайдером, который радуется своей независимости, а с другой стороны — яростно желает быть частью целого, в данном случае — семьи. Я пошла к себе с таким видом, словно только этого и желала. На самом деле я была вне себя от горя. Кучка зеленого горошка для них оказалась важнее дочери. Я лежала на постели и мечтала о том дне, когда совершенно освобожусь от семьи, которая во мне не нуждается. Никто мне не сможет помешать. А я буду богата, знаменита и прекрасна. Я обдумывала побег: может быть, остановиться у моей тети Рози. Это, я знала, очень уязвит чувства моей матери, так как она всегда стеснялась своей сестры, к которой в их семье когда-то относились так же, как ко мне в моей.
Но бежать мне не хотелось. Мне хотелось, чтобы меня любили, и это мое желание связывало меня по рукам и ногам.
Лайла тайком принесла мне ужин, конечно, без зеленого горошка. Она не уговаривала меня, не приласкала, но одним этим маленьким актом уважения к моим вкусам словно погладила меня по головке. Да благословит ее господь, она всегда была рядом, твердая как скала и горячая сердцем, словно пирожок с пылу с жару.
Я поела, потому что это она принесла еду. И еще по той причине, что, будучи тоже непокорного нрава, она втайне сочувствовала моему бунту. А потом я лежала одна в темноте и воображала, как мама расчесывает Хоуп волосы, как всегда, после ванны. По правде говоря, она бы и мои расчесывала, но я ни минуты не могла спокойно усидеть на месте. Я знала, что потом Хоуп пойдет к папе пожелать ему спокойной ночи. Но, делая то, что от нее ожидали, она все время будет обдумывать свой тайный план. Свой тайный акт неповиновения.
Я слышала, как она прошла по коридору и задержалась у моей комнаты. Хотела бы я тогда вскочить с постели и заставить ее войти и побыть со мной. Все могло бы тогда сложиться по-другому. Она бы рассказала мне о своих планах, и я бы могла пойти с ней назло маме. Она бы не была одна.
Но я лежала, застывшая в своем мрачном упрямстве, и услышала, как она уходит прочь.
Я не знала, что она покинула дом. Ведь я могла выглянуть в окно и увидеть ее. Вместо этого я дулась и злилась. А потом заснула. Когда я спала, она умерла. Я не почувствовала ничего, когда порвалась нить, та связь, которая, как говорят, всегда существует между близнецами. Я не чувствовала ни ее страха, ни ее боли. Я спала, как обычно спят дети, глубоким, беззаботным сном, в то время как делившая со мной утробу матери и рожденная одновременно со мной погибла в одиночестве.