И что тогда?
Спасая девочку, Кот спасала себя. От чего — этого она толком не знала. Может быть, от жизни, целиком посвященной одному — как выжить? Или от бесконечных и бесплодных попыток это понять.
Безумно, опасно, глупо — тысячу раз глупо! — но обратного пути нет. И в глубине души Кот понимала, что рискнуть всем было меньшим безумием, чем продолжать жизнь, в которой нет цели выше собственного спасения.
Словно брошенная вперед тяжким ударом своего собственного сердца, Кот достигла конца коротенького коридора и двери, что вела в единственную спальню.
Господи Иисусе!..
Она не могла войти. Там была мертвая Лаура и мертвый юноша в шкафу. И набор для шитья, который словно ждал, чтобы им воспользовались еще раз.
Господи боже мой!
И все же, это было самое подходящее место, в котором можно было спрятаться, поэтому она вошла в спальню и аккуратно прикрыла за собой дверь. Темнота внутри была почти осязаемой, и Кот торопливо шмыгнула влево, прижавшись спиной к стене возле входа.
Возможно, убийца поедет не прямо домой. Он может остановиться в любой момент, чтобы полюбоваться своими трофеями.
В этом случае она не станет испытывать судьбу и убьет его, как только он переступил порог.
Если преступник будет мертв, они могут никогда не найти Ариэль. Или же это случится уже после того, как она погибнет от голода или от жажды. Насколько Кот было известно, это был одни из самых мучительных способов уйти из жизни.
И все же Кот решила не полагаться на полумеры, если убийца внезапно войдет в спальню. Пытаться ранить его, сохранить для полицейского допроса и тем самым обречь себя на пребывание с ним в тесном пространстве фургона, когда каждую секунду может произойти что-нибудь непредвиденное, было сопряжено со слишком большим риском.
Выключив «дворники» и погасив свет, Крейбенст Вехс сидел в замершей на обочине «хонде» и размышлял.
Как ему поступить, какой путь выбрать? Жизнь часто представлялась ему чем-то вроде буфета, битком набитого сладостями, или огромного стола, накрытого «а-ля фуршет» и ломящегося от бесчисленных блюд — ощущений и переживаний, способных доставить радость его жадному до всего нового сердцу. Нельзя сказать, чтобы он был слишком разборчивым, просто Вехс считал себя не вправе попусту транжирить представившиеся возможности, и из каждой стремился выжить максимум удовольствия. Именно поэтому он никогда не действовал сломя голову.
Судьба сделала ему неожиданный подарок. Когда он случайно поднял голову, то увидел в зеркальце заднего вида пропавшую девицу. Она выскочила на шоссе, словно вспугнутый олень, заколебалась перед дверцей его фургона, а потом решительно вскарабкалась внутрь и исчезла из вида.
Что это та самая девушка из «хонды», он не сомневался: когда она обгоняла его на шоссе, Вехс посмотрел на водителя сквозь ветровое стекло и заметил красное пятно свитера.
Должно быть, во время аварии она крепко ударилась головой, и теперь все еще оглушена, растеряна, испугана. Помраченное сознание заставляет ее действовать Инстинктивно, чем, вероятно, и объясняется то, что она не подошла к нему и не попросила о помощи, не попросила подбросить ее до ближайшей станции техобслуживания. Если он прав, и ее мозги работают не совсем хорошо, иррациональное решение «зайцем» пробраться в его фургон, несомненно, покажется девице самым правильным.
Впрочем, на первый взгляд девица из «хонды» вовсе не страдала от травмы головы, и ни от какого другого увечья тоже. Насколько Вехс успел заметить, она не шаталась из стороны в сторону и не спотыкалась; напротив, ее движения были быстрыми и уверенными. Правда, на таком расстоянии, да еще глядя в зеркало заднего вида, Вехс не смог бы разглядеть кровь, однако он интуитивно чувствовал, что никаких ран на ее теле нет.
Чем дольше он обдумывал ситуацию, тем сильнее ему начинало казаться, что авария на дороге подстроена.
Но зачем?
Если все это затевалось ради ограбления, то девица напала бы на него, как только он спустился из кабины на мостовую.
Кроме того, его фургон — это не сухопутная яхта стоимостью в триста тысяч долларов, которая привлекает грабителей одним лишь внешним видом. Старине-фургону уже исполнилось семнадцать лет, и хотя Вехс старался поддерживать его в хорошем состоянии, стоит он гораздо меньше пятидесяти тысяч. Разбивать относительно новую «хонду» ради того, чтобы выпотрошить древний фургон, в котором почти нечем поживиться, не имело никакого смысла.
Он оставил ключи в замке зажигания, да и двигателя не выключал. Если бы ограбление входило в намерения странной девицы, она уже давно бы укатила в его фургоне.
Кроме того, одинокая женщина на пустынном ночном шоссе вряд ли решилась бы на дерзкое ограбление. Это не укладывалось ни в какие логические рамки.
Вехс был озадачен.
И довольно сильно.
Тайна не слишком часто вторгалась в простую и незатейливую жизнь мистера Вехса. Мир делился для него на две части — на тех, кого он мог убить, и тех, кого не мог. Одних умерщвлять было труднее, других — приятнее. Кто-то перед смертью кричал, кто-то плакал, кто-то делал и то и другое, а кто-то умирал безмолвно, дрожа всем телом и ожидая конца с таким чувством, словно всю жизнь провел в ожидании последней страшной боли. Так проходили дни Вехса — все вперед и вперед, — словно река грубых наслаждений, лишь изредка отмеченных печатью загадочности и тайны.
Но эта женщина в красном свитере была настоящей загадкой. Она оказалась таинственна и непонятна как ни кто из тех, с кем мистеру Вехсу приходилось иметь дело. Какой новый чувственный опыт подарит она ему? Он не смог даже вообразить этого, и предвкушение глубоких ощущений привело его в восторг.
Вехс выбрался из «хонды» и захлопнул дверь. Несколько мгновений он стоял под дождем, вглядываясь в темный лес. Вехс искренне надеялся, что если женщина наблюдает за ним из фургона, то она решит, что он ни о чем не подозревает. Может быть, он недоумевает, куда девался водитель «хонды». Может быть, как добропорядочный гражданин, он просто беспокоится о ее судьбе и планирует отправиться на поиски в чащу.
Несколько молний, беловато-желтых и изломанных, как бегущие скелеты, одна за другой промчались по небу. Мощные раскаты грома отозвались в костях Вехса тихой вибрацией, которую он нашел приятной.
Неожиданно из леса показалось несколько оленей, которых разбушевавшаяся стихия почему-то нисколько не пугала. Стадо вапити плыло между стволами, а передние, грациозные и бесшумные, словно призраки, уже вторгались в колышущиеся заросли мокрых папоротников вдоль обочины. Ворчливое эхо недавнего грома лишь подчеркивало изящную плавность их беззвучных движений. Черные глаза оленей влажно блестели в свете фар, а серые силуэты казались плоскими, одномерными, словно это действительно были видения, а не настоящие животные.
Два, пять, семь… затем еще и еще. Несколько вапити застыли на асфальте, словно позируя, другие продолжали свой переход через шоссе, тоже время от времени останавливаясь. В конце концов на дороге оказалось больше Десятка оленей, и все они смотрели на Вехса.