- Видишь, Мириам? Я кое-что значу. Кто ты, Бренда?
- Я "замок".
- А еще ты кто?
- Шлюха.
- Я не слышу, чтобы ты часто повторяла это.
- Шлюха.
- Тебе горячо?
- Да. Да. Пожалуйста!
Примерившись, чтобы войти в нее, чувствуя головокружение от восторга, возбужденный, наэлектризованный от сознания власти, которой он обладал, Салсбери не питал иллюзий относительно того, что оргазм, возникший в мягких глубинах женщины, - самая важная сторона этого изнасилования. Его готовность, наполненность, даже семяизвержение были лишь заключительной точкой в конце предложения, заключением его декларации о независимости. За последние полчаса он уверился в себе, он освободился от дюжины мерзких шлюх, которые превращали в кошмар всю его жизнь. В том числе и от матери, особенно от матери, этой богини шлюх. После нее явились фригидные девицы, и девицы, которые смеялись над ним, и девицы, которые издевались над его неважной техникой, и девицы, которые отвергали, его с нескрываемым отвращением, и Мириам, и презренные проститутки, к услугам которых он вынужден был прибегать в последние годы. Бренда Маклин стала случайно метафоричным явлением. Если бы не подвернулась она, то на ее месте оказалась бы другая, сегодня или завтра, или послезавтра. Она была лишь куклой в руках шамана, тотемом, с помощью которого Салсбери изгонял всех шлюх из своего прошлого. Каждый дюйм его продвижения в лоно Бренды - это еще один год его прошлой жизни. И каждый жест - чем грубее, тем лучше, - свидетельство его триумфа. Он истолчет ее. Измолотит. Превратит в кусок мяса. Ей будет очень больно, но, причиняя ей эту боль, он будет представлять, что кромсает всех баб, которых он так ненавидел. Попирая это нежное белокурое животное, неумолимо меся эту плоть, разрывая ее на кусочки, он докажет свое превосходство над всеми ними.
Он раздвинул ее бедра и наклонился к ней поближе. Но едва он коснулся ее, не успев даже войти внутрь, как неожиданно началось семяизвержение. Ноги не держали его. Закричав, он упал на Бренду.
Она извивалась на подушках.
Его охватила паника. Нахлынули воспоминания о прежних неудачах. Кислые взгляды, которыми его провожали. Презрение. Его стыд и отчаяние из-за этого. Он прижал Бренду к подушкам, навалившись на нее всем телом. В отчаянии он произнес:
- Ты кончила, девочка. Ты дошла до пика и кончила. Ты меня слышишь? Ты понимаешь? Я тебе говорю - ты закончила.
Подушки заглушили ее ответ.
- Чувствуешь?
- М-м-м-м.
- Ты чувствуешь?
Подняв голову, она воскликнула:
- Боже, да!
- Ты не испытывала прежде ничего подобного.
- Нет еще. Никогда. - Она задыхалась.
- Чувствуешь?
- Чувствую.
- Горячо?
- Так горячо.., о-о!
- Теперь все. Ты закончила.
Она перестала извиваться под ним.
- Закругляйся. Вот и все.
- Так здорово... Нежно.
- Ты маленькое животное. И тут она, наконец, ослабла. В дверь позвонили.
- Что за черт?
Она не двигалась.
Рванувшись от нее прочь, он вскочил на ноги, пытаясь шагнуть в спустившихся до щиколоток брюках, и едва не упал. Он подхватил трусы, натянул их, затем напялил брюки.
- Ты говорила, что никого не ждешь.
- Не ждала.
- Тогда кто это?
Бренда перевернулась на спину. Она казалась пресыщенной.
- Кто это? - допытывался он.
- Не знаю.
- Ради Бога, оденься.
Она лениво поднялась со своего ложа.
- Быстрее, черт побери!
Она покорно натянула одежду.
Он подошел к одному из выходящих на улицу окон, отогнул край шторы - всего на дюйм, лишь бы увидеть крыльцо. У дверей стояла женщина, не подозревая о том, что ее разглядывают. В сандалиях, белых шортах и оранжевом джемпере с глубоким вырезом, она выглядела еще лучше, чем Бренда Маклин.
- Я оделась, - сообщила Бренда. В дверь снова позвонили. Отпустив штору, Салсбери сказал:
- Там женщина. Лучше выйди к ней, но постарайся избавиться от нее. Делай, что хочешь, только не пускай ее в дом.
- А что мне сказать?
- Если это кто-то, кого ты не знаешь, тебе вообще ничего не придется говорить.
- А если нет?
- Скажи, что у тебя болит голова. Жуткая мигрень. Теперь иди.
Она вышла из комнаты.
Когда он услышал, как открывается входная дверь, он снова отогнул бархатистую портьеру и увидел улыбку на лице женщины в оранжевом джемпере. Она что-то произнесла. Бренда ответила, и радостное выражение на лице гостьи сменилось озабоченным. За разделявшими их стенами и окнами голоса были почти не слышны ему. Он не мог следить за ходом беседы, но, похоже, она завершалась.
"Может быть, стоило впустить ее сюда, - подумал он. - Использовать кодовую фразу, а потом заняться ими обеими.
Но что, если ты впустишь ее сюда, а там вдруг окажется, что в ее программе есть слабое место?
Маловероятно.
А что, если она не из этого города? Например, родственница из Бексфорда. Что тогда?
Тогда ей пришлось бы умереть.
А как бы ты отделался от ее трупа?"
Сдерживая дыхание, он произнес:
- Возвращайся, Бренда, шлюха ты этакая. Гони ее прочь.
В конце концов незнакомка отошла от дверей. Салсбери мельком увидел зеленые глаза, губы, как спелые вишни, изящный профиль, ложбинку на груди в смелом вырезе свитера. Когда она повернулась к нему спиной и стала спускаться по ступенькам, он заметил, что ее ноги так же сексуальны, как и у Бренды, сексуальны и элегантны, даже без чулок. Длинные, стройные, гладкие, как на картинке, нежные мускулы подрагивали, крутились, удлинялись и сокращались при каждом шаге. Животное. Здоровое животное. Его животное. Как и все они теперь его. В конце усадьбы Маклинов она повернула налево, навстречу полуденному солнцу, и в мареве жаркого дня быстро скрылась из виду.
В гостиную вернулась Бренда. Когда она попыталась сесть, он приказал:
- Встань. Посередине комнаты.
Она выпрямилась, держа руки по швам.
Вернувшись на софу, он спросил:
- Что ты ей сказала?
- Что у меня разболелась голова.
- Она тебе поверила?
- Думаю, да.
- Ты ее знаешь?