Небо, черное и злобное, как драконье яйцо, раскрылось, выпустив из себя слепяще-белые зигзаги молний. В мгновение ока пыльный воздух наполнился запахами озона и надвигающегося ливня.
— Во сне я был наблюдателем, — пояснил Брайан. — Не принимал в происходящем никакого участия. Тебе когда-нибудь снился сон, в котором ты не участвовала, просто наблюдала со стороны за другими людьми?
— Не знаю. Возможно. Хотя, если подумать… скорее нет, чем да.
— Я не помню, чтобы мне снился такой сон, — признался Брайан.
Когда Кора, Анджела и Джон подошли к старому «Понтиаку», дождь обрушился на них со страшной силой. Капли впивались в кожу и отскакивали от твердой земли.
— Я не был частью сна — только зрителем. Ни с кем не говорил, ни с кем не взаимодействовал, никто меня не видел. И однако все мои органы чувств реагировали на происходящее. Я чувствовал, дождь хлещет по мне, мочит меня, холодный дождь для такой теплой ночи. Листья, сорванные дождем и ветром с деревьев, швыряло мне в лицо, они прилипали к коже.
На рев дождя наложился новый звук, более сильный, не гром — грохот, нарастающий и нарастающий. Словно к нам приближались два десятка мчащихся на полной скорости поездов.
— Стена торнадо, вращающаяся стена, неслась на нас в кромешной тьме, невидимая, еще не накрыла, но находилась уже совсем рядом.
От подвала-убежища, вырытого в холме аккурат для таких случаев, их отделяли какие-то двадцать футов. Кора, она уже сталкивалась с торнадо в Уичито, убедила их забыть про автомобиль и бежать к убежищу.
Поскольку становилось понятно, что рожать Анджеле придется не в больнице, Джон хотел взять чистые полотенца, спирт для стерилизации ножа, которым он собирался перерезать пуповину, кое-что еще. Кора пыталась убедить его, что возвращаться в дом нельзя, но он ответил, что ему понадобится только минута, даже меньше минуты, совсем ничего.
— Я бежал с мамой и бабушкой к убежищу, — рассказывал Брайан. — Ноги скользили по мокрой траве, совсем не как во сне. Все было невероятно реальным, Эми. Звук, цвет, запах. К двери в убежище вела выложенная камнем ниша в склоне холма.
Брайан обернулся, чтобы посмотреть на дом, и, что удивительно, в окнах еще ярко горел свет.
Внезапно ударила молния, не зигзагом, как обычно, а каскадом белых стрел, которые не погасли сразу, а какое-то время летели в разные стороны.
И эти небесные факелы осветили черную, вращающуюся стену торнадо, надвигающуюся на дом, нависшую над ним, словно какое-то живое чудовище, ввинчивающуюся в небо, исчезающую в его бездонной тьме.
Стекла всех окон выбило разом. Дом развалился. Вихрь засосал в себя все осколки, все щепки, каждый гвоздь и Джона Маккарти, тело которого так и не нашли.
— Мои мать и бабушка уже спустились в подвал-убежище и закрыли дверь, — продолжал Брайан. — Я остался снаружи, наблюдая, как дерево вырвало с корнем, оно прямо-таки вскрикнуло, а потом каким-то образом оказался в подвале, рядом с ними.
В последний момент Кора успела оглянуться, увидела, что дома нет, зятя — тоже, отсекла хаос дверью и закрыла ее на шесть крепких засовов, которые прижали дверь к притолоке, косяку, порогу.
Ветер ревел на пару с громом, молнии полыхали без перерыва. Если раньше Брайану казалось, что на них мчатся двадцать поездов, то теперь все поезда мира неслись по рельсам, проложенным над их бункером.
В маленьком убежище, освещенном только фонариком, потолок и стены передавали вибрации, сотрясавшие землю над ними, сыпалась пыль, адские орды штурмовали дверь, проверяя на прочность засовы.
Возможно, ускоренные ужасом, схватки Анджелы участились, и ребенок появился на свет раньше, чем ожидала Кора. Торнадо уже ушел, но гроза продолжала бушевать и, боясь за своего ребенка, оплакивая мужа, Анджела родила.
Кора взяла с полки лампу Коулмана [18] , зажгла и при ярком газовом свете приняла внука со спокойствием и умением, которыми славилась ее семья с той поры, как осела на этих землях.
— Во сне я наблюдал, как рождаюсь, — Брайан в изумлении покачал головой. — Сморщенный, маленький, краснолицый.
— Кое-что с тех самых пор не изменилось, — отметила Эми.
Поскольку не все ураганы заявлялись неожиданно, а некоторые продолжались долгие часы, в подвал поставили два матраца на деревянных каркасах. Анджела рожала на одном из них, так что он промок от околоплодных вод, крови, последа.
Кора взяла с полки запечатанное в пластик одеяло, достала его, постелила на втором матрасе, помогла Анджеле и внуку перебраться на него.
Как потом выяснилось, торнадо завалил дверь в убежище всяким мусором, так что им пришлось ждать девять часов, пока спасатели нашли и вызволили их из заточения.
— Моя бабушка старалась, как могла, чтобы превратить второй матрас в комнату для важного гостя. Укрыла мать и меня, меня-младенца, устроила нам маленькое уютное гнездышко, теплое и аккуратное. Разгладила все складочки на одеяле, разгладила с нежностью, улыбаясь моей матери.
Этот эпизод все еще оставался в его памяти, хотя обычно сны достаточно быстро забывались.
— И потом? — спросила Эми.
— Ах, да. Внезапно я более не наблюдатель сна, превращаюсь в его часть, становлюсь младенцем, который снизу вверх смотрит на свою бабушку. Она мне улыбается, ее глаза горят, полные любви, и это самый запомнившийся эпизод в самом запомнившемся моем сне. А потом она мне подмигивает. Подмигивающая бабушка — последнее, что я увидел. Потому что проснулся. Вот тут и обнаружил невероятное. Кровать выглядела, как и теперь. Идеально застеленной. Я лежал на покрывале, а к тому, как застелили кровать, не смог бы придраться и армейский сержант.
Он ожидал увидеть изумление на ее лице. Она же в упор смотрела на него.
— Ну, хорошо, когда ты вытащила меня прошлой ночью, чтобы спасать собаку от этого домашнего хулигана, я кровать не застилал. И днем плюхнулся на разобранную постель.
— И что?
— Покрывало на спинке изножия, смятые простыни, подушка на полу. Но, когда я проснулся, постель застелили подо мной, словно моя бабушка из сна пришла сюда и все сделала после того, как тщательно укутала мою мать и меня-младенца.
— Тебя-младенца?
— Перестань, Эми. Ты понимаешь, что я говорю.
— Ты никогда не страдал лунатизмом?
— Нет. А что?
— Может, ты застелил кровать во сне.
— Я не застилал. Не мог. Это невозможно.
Не отрывая взгляд от ее глаз, он пожевал нижнюю губу, потом спросил:
— Почему ты так ведешь себя со мной?
— Никак я себя не веду. Я всего лишь стараюсь быть практичной, умной, талантливой, уравновешенной, непьющей, здравомыслящей.